Ближе к полуночи женщины стали расходиться. По одной или группками они уходили из центрального зала, где еще продолжали набивать животы лицедеи.
— Пойдем, — услышала Кийя шепот сестры и вышла из зала вместе с ней.
Они направились к покоям Кийи, но в последний момент свернули и боковым коридором перешли в другое крыло дворца. Юркнули в неприметную дверь и оказались в пышно разукрашенных покоях Зугарти. Все было готово к продолжению пира — столики накрыты, ароматические курения зажжены, на полу и лежанках расстелены пестрые вавилонские покрывала. Здесь уже располагались около пятнадцати жен и столько же прислуги. А вскоре явились и артисты.
— Как? — изумилась Кийя. — Разве мужчинам дозволен вход в личные покои жен?
— Конечно, нет! — рассмеялась темнокожая наложница, что стояла рядом. — Их провели сюда тайно.
— А смотрительница?
— Она не может зайти сюда без особого разрешения. Старуха проводила артистов и отправилась к себе. Ей и невдомек, что они вернулись сюда через сад.
— Зачем? — растерянно спросила Кийя, но ее вопрос повис в воздухе.
Впрочем, она и сама скоро поняла зачем. Вульгарные представления, прерванные в центральном зале, продолжались, но сейчас они перешли все границы дозволенного. Кийе все время совали в руку кубок с вином, и она, всегда умеренная в возлияниях, незаметно выпила лишнего. В ногах появилась тяжесть, которая мешала ей вскочить и выбежать вон, как того требовало ее достоинство, чтобы не видеть творящегося разврата. Когда актер, одетый обезьяной, стал имитировать любовную игру с артисткой в маске бегемота, Кийя попыталась встать, но не смогла. Чем больше она смотрела, тем с большим ужасом понимала, что актеры уже не играют. Все ее существо сопротивлялось лицезрению этого непотребства, но взгляд был намертво прикован к бесстыдной парочке, отдающейся друг другу на глазах у публики, да еще и с вызывающим кривляньем.
То, что происходило дальше, показалось Кийе дурным кошмаром. Царские жены схватили ряженых мужчин и поволокли их к лежанкам. Измученные вынужденным воздержанием, женщины бросались на актеров, потеряв всякий стыд, срывали одежды и похотливо терлись о них своими телами, дрожащими от нетерпения. Однако мужчин было мало и на всех желающих явно не хватало, и женщины стали ублажать друг друга. Кийя сначала не поверила своим глазам, решив, что это выпитое вино играет с ней злую шутку, когда увидела сестру Гилухеппу, взахлеб целующуюся со своей подругой Зугарти. Она протерла глаза и поняла, что остальные женщины последовали их примеру. Артистки с все еще привязанными потешными фаллосами, изображая мужчин, овладевали блестящими гаремными обитательницами. Некоторые жены разбились на пары, и было видно, что это далеко не первый их опыт. Остальными занимались служанки, тоже явно привычные к происходящему. Везде — на кроватях, скамьях, на полу и на креслах — извивались, стонали и дергались голые тела, блестящие от пота и золота.
— Что же ты сидишь, митаннийка? — послышался охрипший голос, и Кийя вздрогнула, будто проснувшись.
В кресле сидела одна из жен — немолодая уже красавица, родом из западных кочевых племен, которая, впрочем, провела в гареме так много лет, что забыла, кто ее родители.
Она сидела, раскинув руки и ноги, ее груди целовали две рабыни, а третья, стоя на коленях, припала лицом к ее лону. Рука рабыни быстро и ритмично погружала в царскую жену большой деревянный фаллос. Кийя смотрела на эту дикую картину и не могла вымолвить ни слова. Она почувствовала такой острый прилив возбуждения, что у нее потемнело в глазах. Хотя, возможно, это было вино. Развратница, видя, что творится у нее в душе, усмехнулась:
— Иди сюда, и мы живо вознесем тебя на небеса блаженства.
— Берегите ее, она еще девственница, — послышался голос Зугарти.
— Девственница? О, мы будем очень нежны, — со смехом ответила женщина и сделала знак давешней темнокожей наложнице.
Та оторвалась от ее груди и стала приближаться к Кийе, высунув длинный гибкий красный язык с вибрирующим кончиком. Кийя, как завороженная смотрела на нее, сидя в кресле. Но когда наложница подошла вплотную и дотронулась до ее соска, она вскочила как ошпаренная. Пальцы порочной девицы показались ей горячими, подобно углям. Кийя оттолкнула ее и бросилась вон из комнаты, не разбирая дороги. Вслед ей слышались смех и стоны. С гулко колотящимся сердцем она добежала до своих покоев. У самых дверей ее догнала запыхавшаяся сестра.
— Кийя! Тадухеппа!
— Как… ты… могла?
— Прости, я думала, тебе понравится. Ведь фараон не удостоил тебя брачной ночи, и ты, должно быть…