Спектакль начался. Парень сидел настолько близко, что мы могли флиртовать, не боясь привлечь чужое внимание. Я не знаю, что меня радовало больше: восторг детей или моя ожившая восприимчивость.
К концу пьесы мое предположение, что он со мной заговорит, стало казаться нелепым.
Как и следовало ожидать, он не заговорил. Мы вместе ждали машин, и мое сердце так колотилось, что я даже заволновалась, как бы он случайно не догадался об этой нелепости.
Как же он был красив! Ему было на вид не более тридцати, у него были русые волосы, белая кожа и бесстыжие лучистые карие глаза, которые казались мне бездонными медовыми колодцами. Он был моего роста, с широкими плечами. А его ягодицы! Святая Мария! Какие у него были ягодицы! Настоящая мужская попка, кругленькая, упругая, сбитая, в меру упитанная. Я бы даже заплатила деньги, только чтобы увидеть ее без одежды.
Наши машины подали одновременно, сначала мою, затем его. Так как мне надо было усадить девочек сзади, дать им соку и пристегнуть ремни, я не сразу уехала с этой улицы. Я догадывалась, что он смотрит на меня, усаживая сына (который, как я узнала потом, был племянником, а не ребенком этого притворщика) на заднее сиденье грузовичка, и самое минимальное, что я, расставшаяся с мужем, распаленная женщина, могла сделать, находясь рядом с этим чудом, – это ответить взглядом на его взгляд. Мы улыбнулись друг другу, сели в машины, я проехала за ним порядочный отрезок пути (поощряемая пылким переглядыванием через зеркала, таким волнующим!), пока он не свернул налево в Кардеал, а я не поехала дальше.
Это стало первым большим событием после моей жизненной драмы: открытие, что я снова могу развлекаться, клеить парней, бросать вызов жизни и даже... быть счастливой.
Через два месяца после развода я была принята на работу в журнал «VIP».
Казалось бы, у меня было почти все, чтобы быть счастливой. Хорошая работа, хорошая зарплата, симпатичная визитка с внушительным деревцем, олицетворяющим мою компетентность, и должность специального корреспондента, что было указано под именем. Просто – красота! Вернее, была бы красота, если бы не некоторые детали...
Я работала на Марко Антониу де Резенде, директора редакции, мы с ним отлично ладили, и он меня уважал. Моим прямым начальником был главный редактор журнала, блистательный и интеллектуально одаренный Эдсон Аран. Следующий, с кем я познакомилась, был Жардэл, талантливый журналист, спокойный с виду, но наделенный завидным сарказмом и остроумием. Как я вскоре заметила, это были качества, общие для всего коллектива, за исключением, конечно, уже знакомой мне редакторши.
Ближе всех ко мне сидела Айлин Алейшу, корреспондентка...
Отправляясь в первый день на службу, я и представить себе не могла, что ожидало меня в этом логове тщеславных хвастунов. Айлин Алейшу – вот та, из-за которой я прорыдала всю первую рабочую неделю. Та, что без причины возненавидела меня, унижала и с презрением относилась ко всему, что я делала и предлагала в редакции.
Враждебность Алейшу ко мне проявлялась главным образом в игнорировании факта моего существования. Наверное, это не было бы так ощутимо, если бы мы редко попадались друг другу на глаза в нашем гигантском офисе, но мы сидели на расстоянии одного метра друг от друга...
Каждый день она приходила на работу сияющая и здоровалась со всеми, кроме меня, в чью сторону она даже не смотрела. Приглашая всех к обеду, она обращалась к каждому по имени и притворялась, будто меня не существует в природе, ее разговоры с сотрудниками нередко сопровождались улыбочками и смешками после взгляда на меня. Боль и негодование вскипели во мне. Она ведь меня нисколечко не знает! За что мне все это?
В конце концов для меня стало делом чести добиться если не симпатии, то, по крайней мере, вежливого отношения этой женщины. Я решила действовать точно так же, как она: избегать любого общения и быть милой со всеми, кроме нее.
Наградой за первую рабочую неделю стали длительные истерики.
Помню воскресный вечер. Я включила погромче телевизор, погасила во всей квартире свет и заглянула под все кровати и во все шкафы, после чего кинулась на диван и разрыдалась.
Дети проводили выходные у отца. Очень тоскливо, когда заходишь домой и никто не бросается тебе на шею. Я была совсем одна. Мне не хотелось жить. Вот до чего дошла.
Итак, я сидела в своей пустой квартире. Одна. К телефону я не подходила, и безупречная тишина стала главным мотивом танго, которое я танцевала. У меня не было друзей, и я задумалась об этом только после развода. Безрассудная страстная любовь к Эду заставила меня покинуть всех, с кем до этого я хотя бы изредка общалась, и все мое общение ограничивалось его друзьями. Если мы ходили куда-то, то с друзьями Эду – на их дни рождения, ужины, фильмы или в театр. Не знаю, из-за разницы в возрасте и желания походить на них, или из страха, что мои друзья покажутся мужу слишком глупыми, но я рассталась со всеми отголосками «жизни до него». При том – исключительно по собственному желанию: сам он никогда, ни напрямую, ни косвенно, не просил меня об этом. Это было одно из тех помутнений рассудка, которые случаются от большой любви и которые заставляют нас бросить все ради нее. Иными словами, недостаток опыта или, если хотите, просто глупость. Я не успела стать подругой друзьям мужа, я всегда была лишь его хвостиком. Если Эду приглашали, то и я приходила. Если они звонили, то передавали мне привет. Вот и все.
Было два выхода из сложившейся ситуации, и ни один из них не был легким, если учесть полное отсутствие у меня навыков общения. Я то решала вернуть друзей из моей девичьей жизни (которых сама бросила когда-то), то собиралась стать настолько открытой, чтобы иметь возможность сблизиться с новыми людьми. Но я уставала даже от размышлений по этому поводу.
В конце концов я сочла это дело безнадежным и решила развлечься. У меня не быть компании, что не столь уж смертельно, тем более что я успела устать быть милой и поддерживать беседу. Но у меня был телевизор, Интернет и CD-проигрыватель. Никто не может быть несчастным, если у него есть три таких источника веселья.
Первый – казалось бы, самый простой и ненавязчивый: телевизор. Я и телевизор... Два несовместимых существа, без малейшей надежды на диалог. И кто согласится, чтоб ему пудрили мозги, когда есть готовенький к употреблению Чет Бэйкер и уйма чатов?
Для начала Чет Бэйкер. Ах, наконец удовлетворение (пусть только слуховое, поскольку вероятность физического удовлетворения казалась мне тогда просто нереальной)! Но вот и до Интернета добрались. Поскольку одиночество и беззащитность никогда не приходят к кому-то одному, вокруг меня собралась целая кучка нытиков, с которыми мы общались в сети. Ночь решительно была обречена на провал.
Я была уже совершенно изнурена, но нечто внутри моего тела не желало мириться с тем фактом, что молодая и здоровая женщина не использует его для достижения удовольствий. Все мне наскучило, от картин Кельвина и Гарольда до самой первосортной литературы. По крайней мере, я уже вполне насладилась горячей водой и душистым мылом. И даже Чет Бэйкер был не в состоянии утешить такую одинокую бедняжку, как я. И вот в тот самый момент, когда я мыла жестковатой мочалкой с пеной свои генитальные сокровища (почти позабытые), мне в голову пришла сенсационная идея попробовать достичь оргазма.
Но чтобы нажимать нужные, самые нежные кнопки, нужно было разбираться во всех тонкостях. А я далеко не была специалистом в этом деле, и всякий раз (попыток было совсем немного), когда я ставила перед собой задачу поймать хоть малюсенький одинокий оргазмик, все заканчивалось полной неудачей. Невозможность дойти до необходимого возбужденного состояния без помощи фаллоса казалась мне настолько очевидной, что, еще будучи подростком, я оставила эту затею. Дело ограничивалось лишь мечтами о том, как же я начну роман пальчиков с волосками, скрывающими заветную пещерку. И у меня создается впечатление, что я отказалась от этой работы, так ничегошеньки и не узнав о том, как обращаться с клитором. Но я вспомнила Александру, свою подругу, большого специалиста по мастурбации, которая однажды взахлеб рассказывала о своем очередном успехе и назвала средство: подушечка.