— И лекарства от этого нет?
— Лекарства? К сожалению, нет. Но когда Кая поймет, что она чувствует на самом деле, в самой глубине своей души…
— Что значит «чувствует на самом деле»?
Кики вдруг почему-то вспомнилась книга «Последняя дверь».
— У Каи должны «открыться глаза»… Правда, я сама толком не понимаю, что это значит. — Мама виновато улыбнулась.
— Я не сдамся — я буду ее искать, — пообещала Кики. — теперь, после разговора с вами, я еще больше хочу встретиться с Каей. Мне кажется, я понимаю, что она чувствует.
Кики распрощалась с Мамой, и они пошли прочь. Дзидзи, кивая на ходу, проговорил:
— Значит, вот как выходит. Кая не должна думать: «Все это ради него». Она должна понимать, что она сама — совершенно необыкновенная собака, и тогда все будет хорошо. Ей сразу полегчает…
— Дзидзи, ну зачем ты все это проговариваешь? Это же и так очевидно» — сказала Кики, метнув на Дзидзи быстрый взгляд.
— Да, но этого не понять, если никогда не был по-настоящему одинок, — рассудительно возразил Дзидзи.
Теперь Кики направлялась к самой высокой точке города — на часовую башню. В это время солнечные лучи падали на нее почти отвесно, и тень от башни была совсем коротенькой. Подошло время обеда, и на площади перед башней и примыкающих к ней улицах было полно народу. Кики, ни на минуту не забывая о работе, окинула улицы внимательным взглядом.
— А кто это тут у нас? Никак сама Кики?
Ведьмочка увидела, что из окна этажом ниже высунулся часовщик, который держал лавку на Главном проспекте и был смотрителем часовой башни. Он высунулся еще чуть дальше, чтобы лучше видеть, что там, наверху, происходит.
— Я сейчас буду отбивать полдень — там, где ты сидишь, и оглохнуть можно!
— Ой нет, не хочу! — Кики собралась уже было оседлать помело, но вдруг замерла и обернулась. Она вспомнила слова из книги «Последняя дверь»: «Глас, взмывающий в небо в согласии с эхом».
— А есть какие-то правила, как именно должны звенеть часы?
— Ну да: раз полдень, то должно быть двенадцать ударов.
— И… И по-другому сделать никак нельзя?
— А зачем? — удивился часовщик.
— Нельзя ли сделать звон веселым? Речь идет об одной собачке, она потерялась… Вот я и подумала: может, если она услышит забавный звон, то прибежит на него.
— Хм, собака, говоришь… Отбить время так, чтобы ей понравилось… Даже не знаю, возможно ли это.
— Что, мэр будет сердиться, да?
— Да нет, этого-то точно не случится. Наш мэр стольким тебе обязан, что… Ну что ж, попробую отбить время позабавнее. А вы там оба все-таки уши-то прикройте поплотнее!
Сказав это, часовщик взялся за веревки колоколов и принялся, пританцовывая, отбивать время.
«Дилилинь! Дилилинь!
Дилилинь! Дилилинь! Дилилинь!
Динь-дон-динь! Динь-дон-динь!»
Над Корико разнеслось эхо колокольного звона. Прохожие на улицах останавливались и удивленно поднимали головы. Кто-то показывал пальцем на башню, кто-то начал легонько притопывать ногами в такт звону. Людей на площади становилось все больше, толпа густела. Все весело приплясывали. Но на звон шли только люди. Ни одной собаки не было видно.
— Нет. Похоже, ничего у меня не вышло, — признал часовщик.
— Значит, ничего не поделаешь. Вы уж простите меня с моей глупой просьбой. Пойду дальше искать… — уныло ответила Кики. «Я-то решила, это и есть тот самый ”глас”, но, похоже, ошиблась…»
И тут позади вдруг раздался голос:
— А теперь наконец-то пора и мне взяться за дело!
Кики изумленно обернулась — да, это снова была Кэкэ! И как только она сумела сюда вскарабкаться? Но сейчас Кэкэ гордо и уверенно стояла на покатой крыше. Ее волосы, собранные в два стоящих торчком хвостика, развевались на ветру. Кэкэ провела по волосам рукой, распутывая их, и широко улыбнулась Кики.
— Уф, и запыхалась же я, пока сюда лезла! Эта башня страх какая высоченная! — Кэкэ широко открыла рот и демонстративно завздыхала: — Уф-ф! Фу-ух! Я решила взять с тебя пример и тоже сунуть нос в чужое дело, вот и пришла, — пояснила она. А потом развела руки широко в стороны, набрала полную грудь воздуха и прокричала, сотрясаясь всем телом:
— Гав! Гав! Гав! Гав! Гав! Гав! У-у! У-у!
Она лаяла по-собачьи. Звучало это так, словно одинокая собака тоскует в ночи и зовет кого-то. Звук лая Кэкэ отозвался долгим эхом, он отражался от стен домов, разнесся далеко-далеко, становясь все громче, все звонче, он раздавался по всему Корико. Люди на площади так и застыли на месте от изумления. На мгновение вокруг воцарилась полная тишина.