— Так он вроде бы и сам не прочь вернуться,— предположила Бетти.— Он же сказал, что хочет домой.
— А если не в больницу, то куда же нам его пристроить? — воззвала я к Уне.
— Придется отвезти его ко мне домой.
— К тебе домой?
Глаза у Ди-Ди потрясенно расширились. А вот Кики глядела совершенно невозмутимо.
— Ты вполне уверена? — тихо уточнила она, поманив Уну в сторону.
— Да,— подтвердила Уна.— Миссис Фэй и прочие дамы будут знать, что делать.
— Какие еще дамы? — переспросила я, но обе меня проигнорировали.
— Все сдайте свои карты Ананке и помогите мне вытащить мальчика из коробки,— приказала Кики.— Ананка, отыщи нам выход поближе к Кэтрин-стрит.
Я погрузилась в изучение карты, а в голове моей пульсировала одна-единственная мысль. Кики знала, где живет Уна!
Мы вышли из Города-Призрака в одной из адски душных ресторанных кухонь, запрятанных под тротуарами Нью-Йорка. Трубы, бурлящие нечистотами и плюющиеся паром, нависали так низко под потолком, что даже Кики волей-неволей пришлось пригнуться. В уголке две гротескные толстые кошки уписывали мышиное фрикасе; тараканы размером с волнистых попугайчиков отплясывали на столах. Мы все всемером втиснулись на проржавевшую металлическую платформу, и Ди-Ди нажала на красную кнопку в стене. Грузовой подъемник медленно поднялся из подвального этажа снизу вверх по металлическому колодцу и высадил нас на тротуар. В свете фонаря тускло поблескивала эмблема Иррегуляров. Времени было час ночи; весь Чайнатаун спал. Желтые ленты с надписью «Берегись!» колыхались в зияющих проемах окон заброшенного здания на противоположной стороне улицы. На двери висело объявление о сносе; из-под переполненного мусорного контейнера виднелась разве что точка над золотым значком «i». Я удрученно взяла на заметку поправить карту. Скоро мы лишимся еще одного входа в Город-Призрак.
Уна шла впереди, показывая дорогу. Мы донесли мальчика до крыльца обветшалого многоквартирного дома, покрытого безыскусными граффити. Уна надавила на один из звонков.
— Но сейчас чертовски поздно,— прошептала я.— Разве у тебя нет ключа?
— Мне ключ не нужен,— отозвалась Уна.— Кто-нибудь всегда бодрствует.
Несколько секунд спустя дверь открыла роскошная дама в красном английском костюме, с алой помадой на губах. Мне померещилось, будто под ее пиджаком я различаю очертания пистолета. Дама улыбнулась Уне, но при виде мальчика улыбка разом увяла. Впрочем, объяснений дама не потребовала. Она опасливо оглядела улицу — и наконец впустила нас в пустой вестибюль. Они с Уной обменялись несколькими короткими встревоженными фразами.
— Надо отнести его наверх,— сообщила Уна нам.
— А я думала, Уна — сирота,— прошептала Бетти, пока Кики с Уной тащили мальчика на второй этаж.
— Я не сирота.— Каким-то непостижимым образом Уна расслышала ее слова.— Но эта женщина мне не мать. Она моя телохранительница.
— Телохранительница? — беззвучно выдохнула Бетти.
В конце лестничного пролета обнаружилась одна-единственная дверь. Телохранительница Уны повернула ключ в замке. Из обшарпанного вестибюля мы попали во дворец. Пол устилали дорогие ковры, вдоль стен выстроилась массивная мебель красного дерева, обитая шелком, а сами стены цвета неба были изукрашены изображениями хрупких, изящных ивовых деревьев и прихорашивающихся павлинов. В центре комнаты поджидали четверо китаянок. Старшая — в простой черной пижаме; остальные — в длинных многоцветных халатах и вышитых тапочках. Те трое, что помоложе, с нашим появлением взялись за дело — запорхали туда и сюда, точно птицы в великолепной клетке.
— Это мои бабушки,— сообщила Уна.— Не трудитесь начинать светскую беседу. Они не говорят по-английски.
— И она тоже твоя бабушка? — Я указала на женщину, которой с виду было никак не больше тридцати.
— Это просто выражение такое,— вздохнула Уна.— На самом деле они мне никакая не родня.
Краем глаза я заметила, как старшая из бабушек Уны резко выдохнула — как если бы ее неожиданно ударили. Но, тут же придя в себя, она опустилась на колени перед тахтой, куда мы положили пострадавшего. Ей было по меньшей мере лет восемьдесят: седые волосы собраны в пучок, лицо испещрено сетью морщин. Она пощупала пульс мальчика: руки у нее оказались неожиданно мускулистыми, кончики пальцев — загрубевшие, мозолистые. Затем она оттянула больному веки, открыла ему рот, осмотрела язык. Обернулась и отдала какие-то распоряжения младшей из женщин; та тут же исчезла в кухне.