Только поравнялась грузовая часть каравана с нашей засадой, затрепетала хвоя на соснах горных. Даже через паклю мне было тяжко свист кикиморский переносить. Вся головушка, навроде малого колокола при благовесте, звенела. Ультразвук, называется. Что за слово? Яга сказала. Когда самого свиста не слыхать, а выть хочется. Кони воинов рванули вперёд, даже не задумавшись. На то и расчёт был.
Носильщики ношу свою побросали и как зайцы бросились в лес. Охране было не до беглецов. Их кони обезумели от свиста жуткого, бросились назад, а места не хватает. Бедные животины, привыкшие к просторам пустынь, пытались карабкаться в гору, сбрасывали и топтали седоков, сами падали в обрыв к морю.
С литовскими рыцарями я дивился на такую чехарду, теперь же дело стало привычным. Натянул я положенную в пыль верёвочку, завязал её на сосенке и пошёл добычу осматривать. Тут и Марек слез с дерева, что-то говорит, а я не слышу, но по жестам понял, что надо идти к золочённым носилкам. Вынул я паклю из ушей и пожалел тут же: эти длинноухие лошадки, оказалось, голосом владеют демоническим. Они орали так, будто целой деревне пятки огнём жгли.
Взялся я за холстину, вход в ящик носилочный загораживающую, а она лёгенькая такая, мягонькая, из руки как намасленная выскальзывает. Отодвинул её, заглянул. Внутри зарылся в подушки толстый басурманин. На нём кафтан птицами неземными разрисованный. На голове зачем-то полотнища намотаны. Дланями с золотыми перстнями слухи свои загораживает. Увидал нас, давай причитать по-тарабарски:
– Сибни ляусамакт! Анна мишь айз!
А сам ножкой сундучок золочёный нам подвигает. Я крышечку распахиваю, ёжкин блин, обалдел от каменьев множества самоцветных, монет золотых, побрякушек всяческих. Басурманин стягивает перстни, чуть пухлые персты не отрывая, кидает в сундук, мол, забирайте всё. А Марек не уймётся, ещё и одёжку с неруси тащит:
– Дай кафтаник!
Басурманин так за сундучок не бился, как за хламидку свою, как волчица за детёнышей. Я подумал, что по их верованию, без одежды очень стыдно перед незнакомцами выступать. Но где ему с кикимором тягаться! Дёрнул Марек кафтанчик заморский, а из-под него вещица звыкнула. Басурманин забыл по одёжку и за утратой своей бросился, но та была уже в крепких кикиморских дланях. Марек улыбнулся:
– Лампа. Яга забрач наказала.
Я глянул – ничего особливого, кувшинчик медненький. Тут послышался топот, потом звуки свалки, крики и ржание конское. Супротивники наши очухались, возвернулися, да о верёвочку спотыкнулися. Сейчас пешими догонять станут. Марек, тем временем в кафтанчик с птицами нарядился и занавесочку с носилок обрывает:
– Цурке на сукинку21 заберу.
А я ему:
– Побёгли! Забьют сейчас!
Схватили мы сундук за ручки по бокам приделанные, и давай карабкаться в гору. А золотишко – ноша не из лёгких. У меня ноги оскальзывают, руки не сгибаются. Посередь подъема Марек уже меня совместно с сундуком наверх тянул. А басурмане спешились и ползут за нами сил не жалеючи. Снизу толстяк, наготу подушкой прикрыв, криками их понукает. Из хвоста обоза подмога поступать стала. Я уже и молитву за упокой своей души творить начал. Ближний басурманин за сапог меня схватил. Нет, не за лапоть. Мы с Марекаом после первого налёта одеваться прилично начали. Так вот. Сапог с ноги соскользнул, но супостат не уймётся, ножичком своим кривым замахивается.
И тут ему камень прилетел по маковке. Хороший такой каменюка. И прилетел ладно, так, что злодей падая ещё парочку своих прихватил. Далее камни сверзлись потоком бурным. Я подумал, что Бог нас защищает. Ну меня, понятно, но за что кикимора?
Вылезли мы на крутую горочку и увидели, что не Бог то был. Хотя, может статься и Бог, но волосатыми руками тех рабов, что поклажу несли. Они, оказывается, не утёкли, а собрали камней тяжёлых, и давай месть вершить страшную. Хотел я тоже в забаве поучаствовать, но Марек настоятельно тянул меня на свою тропу заветную.
Долго ли, коротко ли, а добрались мы до избушки родненькой. Забрались по лесенке, я сразу рухнул. Прямо на пол. А что? Пол не земляной, тёсовый, как в домах купеческих да палатах боярских. Половичок ещё тканый Агнешка постелила, лепота. Она любит вообще ткать да вышивать, Агнешенька наша. Добрыня, дубина стоеросовая, такое счастье проглядел. Чтой-то меня не в ту степь несёт. Так вот, полежал я малёха, смотрю, а Марек как стоял, так и застыл столбом. Спину что ль от тяжести заклинило? Я ему:
– Марек, что с тобой?
А это изваяние чучельное только в угол пялится. Посмотрел и я в угол тот. Там не диво дивное увидел, просто баба сидела обычная, староватая, годков десятка под четыре с хвостиком. Как моей матушке родненькой было бы, коли живой осталася. Баба была кареглазая, лицом круглая, да румяная, светлые волосы в косу собраны.