На Коляду захотела матушка детишек своих мясом свежим порадовать и животину рогатую заколоть. Чан, мясо варить, приготовила, да противни для студня промыла. Соседа мясника позвала и на кухне дожидаться села.
А козел, как понял, что зарезать его хотят, по хлеву бегает. Блеет жалобно, что человек он, и ежели жизнь сохранят, никогда больше горькую в рот не возьмет.
Посчитали Пшелты с Щасвернусом, что отбыл пьяница срок свой в шкуре звериной, и пора опять его к людям возвращать. Но проверить напоследок решили — расколдовали и на ярмарку в град престольный забросили. А перед тем колечко небольшое подарили. Коль наденешь на мизинец его да вкруг пальца повернешь, быком или лошадью иль еще животиной какой по собственной воле обернуться можешь.
Идет мужик по ярмарке, видит, купец сидит. Муки накупил, а в амбар свезти не может — всех возчиков до него разобрать успели. Взял да и подрядился к нему за три целковых, только телегу побольше приготовить велел.
Глядит купец, нагрузил мужик воз высоченный, аж колеса трещат. Веревками обвязал и исчез куда-то. А из-за угла битюг здоровенный вышел. Сам в телегу впрягся и к амбару повез. Купец рядом поспешает, дивится, как это лошадь без возничего воз тащит.
Добрались они до хранилища, опять мужик объявился. Мешки все перетаскал, плату получил и уходить собрался. Но стал у него купец битюга торговать. До десяти целковых дошел, а тот ни в какую не соглашается. Так и ушел, от прибытка славного отказавшись.
А по дороге мельника повстречал. Искал тот быка — жернов мельничный крутить. Мужик и к нему за три целковых подрядился.
Накупил на денежки полученные подарков да угощений всяких и, не мешкая, в деревню свою отправился. Но у заставы не удержался-таки и возвращение в облик человеческий в кабак отметить зашел. И так он наотмечался, что не только денежки последние спустил, но и подарки купленные пропил. Наутро проснулся, глядь, опять шкурой козлиной оброс и колечка заветного не видать нигде.
То, конечно, Пшелты с Щасвернусом дело рук было.
Заблеял козел жалобно и куда глаза глядят побежал. К ночи ближе очутился он в лесу дремучем. Оглянулся кругом, не видать ни зги, и только филина уханье слышится, да кроны дерев на ветру полощутся. Испугался козел. Назад, думает, выбираться надобно. Но нашли тут его волки голодные, обступили кольцом, зубами лязгают.
Бросилась животина бедная со страха на вожака ихнего. Рогами в сторону отбросил и бежать припустился. А волки следом несутся, того и гляди нагонят.
На счастье козлиное огонек меж дерев показался, и успел-таки он первым до него добежать. А это избушка в лесу схоронилася. Жили в ней скоморохи бродячие — по деревням да ярмаркам ходячие, народ потешающие.
Отбили они козла у стаи волчьей, а как поняли, что смышленый он да речь человеческую понимает, и вовсе за дар свыше посчитали. Стал рогатый по землям тридевятым вместе с ними ходить, народ смекалкой да уменьями веселить. Раз добрались они до деревеньки мужика родимой. Детишки его — Аленушка с Иванушкой, тоже пришли на диковинку посмотреть. И узнал он тогда, что живут они теперь в семье новой. К жене его по весне вдовец из деревни соседней посватался. Трудно ему было одному троих детишек малых растить, вот и порешил, что вместе оно легче будет.
Загрустил козел. Свет белый не мил стал. Лучше, думает, зарезали бы меня на Коляду, все б Аленушке с Иванушкой радость была.
А скоморохи тем временем в деревню дальнюю отправились. Идут дорогой лесной, песенки веселые распевают, прибаутками по сторонам сыплют. Но подстерегли их лихие разбойники. Ножами и пищалями грозить начали, добро все отдавать велят.
— Вот и смертушка моя пришла, — козел думает. — Эх, помирать, так с музыкой!
Да на братьев лесных бесстрашно и бросился. То влево вильнет, то вправо боднет, то снизу подденет. Но удар меж рогов дубиною получил и в беспамятство впал. Очнулся — нет никого кругом, а рядом колечко заветное лежит. Обернулся мужик опять человеком, сел на пенек и судьбинушку свою горемычную оплакивает.
Но взял себя в руки и порешил твердо, от мест этих подальше держаться — счастью жены и детишек своих не мешать. Да чтоб в Пекло на мучения вечные не попасть, успеть еще записи Чернобоговы делами добрыми обелить.
— Это что, мы так для каждого пьяницы, то скоморохами, то разбойниками оборачиваться будем? — возмущался Щасвернус. — Бок от рогов козлиных до сих пор болит.
— Зато весело-то как было, — попытался утешить друга Пшелты. — Пойдем лучше русалок навестим. Страсть я по ним как соскучился.