Но некогда было Кикиморе окончания строительства дожидаться, да и Василиса Прекрасная с открытием торопила. Так что целыми днями она, то заказы собирая, по лесу носилась, то с полевицами местными сговаривалась. А пару раз даже в земли заморские слетать пришлось. Только там мастерицы ткани тонкие, серебром переливающиеся, ткать умели.
Времени на детей совсем не оставалося. Утром проснется, старших по-быстрому в Школу лесную соберет и русалку, что за Анютой присматривала, дожидается. А как та придет, поцелует дочку, еще спящую, и по делам своим бежит. Вечером поздно вернется, Анюта уже третий сон досматривает, да и старшие в кроватки свои собираются. Понимала она — не дело это, и с детьми побольше времени проводить надобно. Только как тут поспеть, коль и Дом красоты, и хозяйство домашнее — все на ней одной висело.
Но звоночек тревожный вскоре сам прозвенел. Встретила она как-то раз на тропинке у озера жену Тихона, Лешего главного, что Школой лесной заведовала. Та ей про старших и говорит. В компании чертей отъявленных часто видеть их стали, да и учатся они теперь хуже прежнего. Кикимора меры незамедлительно принять пообещала и дальше по делам своим понеслась.
А утром за завтраком стала детей корить, мол, жалуются в Школе на них. Только те хором её заверили, что исправятся обязательно.
Отправила она их учиться и к няньке Анютиной с расспросами подступилась. Оказалось, давно уж со старшими сладу никакого не было. Как домой прибегут, котомки в угол забросят и до вечера самого гулять убегают. А уроки делать их силком не затащишь.
Записала Кикимора в поминальник свой, где дела дневные отмечала, что о воспитании детей подумать надобно. А по дороге еще мысль пришла — Терентия, мужа бывшего, хорошо б попросить, чтоб со старшими переговорил.
Как грозы с молниями золотистыми на День Перуна отгремели, приехала Кикимору сестрица её — Аксинья, навестить.[91] С мужем да детишками своими так и осталась она в деревне глухой в тридевятом царстве жить.
Кикимора первым делом Дом красоты показывать повела. Пока тканями да нарядами небывалыми любовались, солнышко за деревьями скрыться успело, и время домой отправляться подошло.
Аксинья на сестрицу похожа была, только телом добрее. У ней уж не трое, а семеро детишек народиться успело. Так получилось, что первой она в дом вошла, а Анюта ее увидала и с криком: «Мама пришла!» на шею бросилась. Взяла Аксинья дитяти на руки и говорит:
— Что ж ты, милая, обозналася, вон мама твоя позади идет.
Кикимора, как про это услышала, села на лавку и разрыдалася. Дочку к себе прижимает, слезы по щекам размазывает и все лопочет, что не оставит ее больше никогда. Анюта, на маму глядучи, тоже носом хлюпать принялась. Еле Аксинья их успокоила.
Как детей спать уложили, сестрицы на кухоньке уединились. Чайку из трав целебных попить да о жизни своей посудачить. Новости последние друг другу поведали, родителей помянули, и на детей разговор сам собой перекинулся.
Аксинья и говорит. Для женщины, мол, главное в жизни — это дети ее. Радость какая — каждый день на них любоваться. Только, вроде бы, шажочки первые делать учатся, а оглянуться не успеешь, уж по лесу друг за дружкой носятся. И на мир по-другому глазами их смотреть начинаешь.
Кикимора сестре возражать не стала. В глухомани у ней, думает, жизни такой, как в лесу Заповедном, и не видывали никогда. Из всех развлечений, поди, только баня и осталася.
А вскоре и им время укладываться спать подошло.
Как уехала сестрица в деревню свою, дожди зарядили.
У Кикиморы ко времени этому дело уж полным ходом шло. Полевицы мерки снимали, материю кроили да наряды шили.
По совету Яги взяла она в помощницы себе Марфу — дочь Водяного с болот дальних. Хоть и не скажет та никогда слова лишнего, но во всем на нее положиться можно было. И за тканями драгоценными присмотрит, и приберет, когда надобно, и по полочкам все расставит обязательно.
Поначалу Кикимора на дождь внимания особого не обратила. Умоются деревья с травами водицей небесною, а там, глядишь, и радуга на небе на радость детям и смертным разляжется. Только что-то одни тучки другими день целый сменялися, и всю ночь капли в окно барабанили. Когда и на третий день дождь не прекратился, болота и озерца лесные из берегов своих вышли, и все тропинки в округе развезло. Но и это Кикимору не сильно расстроило. Марфа с лешими сговорилась, и те настил деревянный до входа самого положили.
А на четвертую ночь стук громкий в дверь раздался. Выглянула Кикимора в окошко, а там Марфа стоит. Беда, говорит, приключилася.
91
Славяне различали два вида молний, высекаемых Перуном: «мертвые» лилово-синие, разящие насмерть, и «живые» золотые, созидающие, пробуждающие земное плодородие и новую жизнь.
От молнии, запечатленной в глазах моллюска, когда тот захлопывает створки раковины при виде грозы, появляется жемчуг.