Спустился потихоньку леший к подножию и к шалашу назад побрел. Златогорку отдохнуть положил, а сам ягоды да грибы собирать отправился. Но не долго им в одиночестве быть пришлось. Ватага духов молодых из лесов дальних поблизости расположилась и тоже на скалы карабкаться собралась.
Подивились они, что леший с когтями одними, да еще с женою больной на гору забраться хочет. Но поведал он им о Целителе, что на самой вершине живет.
Тут духи ему и сказывают, мол, гору без облаков только раз в году увидеть можно. И завтра день такой наступить должен. Но о Целителе они слыхом не слыхивали. Правда, и до вершины никто из них добраться не смог.
Серафим уж и сам сомневаться начал. Что это за дух такой, холодов не боящийся. Да и зачем ему на верхотуру эту забираться понадобилось. Но и в словах Бабы Яги он усомниться тоже не мог.
Пожалела молодежь лешего с женою больной и в связку веревочную последним взяла. Но вначале к поляне лесной все направились. Лежали на ней камни невеликие, и на каждом имя, а то и два выбито было. Это, спутники их новые пояснили, в память о тех, кто с горы не вернулся и под лавиною снежной иль в пропасти ледяной погиб.
Помолчали духи, друзей вспоминая, цветы полевые положили и к горе отправились.
Облака, как и сказывали, другие места проведать разбрелись и путь к вершине открыли. Молодежь уж не впервой здесь по скалам карабкалась и ходко вверх двинулась. Но как на хребты первые взобрались, вниз собираться начала. Ежели дальше пойдем, говорят, облака путь обратный закрыть могут.
Поблагодарил их Серафим за помощь великую, веревку отвязал и дальше один с женою наверх отправился. Только туман вокруг них вскоре клубиться стал. Леший изо всех сил место опасное побыстрей миновать старался, и даже Златогорка ему помогать начала. Руками за камни и выступы хватается, путь полегче высматривает.
Но вернулись духи горные во владения свои, и вновь молоком беспросветным все вокруг затянуло. Тут и пригодился опыт в потемках по Пеклу ходить.[105] Златогорка, пока еще видно было, дорогу наверх запомнила. Так они на ощупь дальше и двинулись. А вскоре облака уже позади остались, и вершина в солнце вечернем открылася.
Примостились леший с женою под скалой, в пещерке небольшой, передохнуть. Вдруг слышат, гул какой-то приближается. А это лавина снежная над ними прошла. Хорошо, что схорониться успели вовремя, а то б только камень с именами выбитыми и остался. Сквозь снег наружу пробились и дальше двинулись.
Ночь уже наступила, когда Серафим с Златогоркою до вершины добрались. Луна круглая в небе висит, светом мертвенным все вокруг освещает. Глядят, действительно укрытие ледяное слажено. Только нет в нем никого. Видать, дух по делам своим улетел куда-то.
Сил у них не осталось совсем. И как были вместе связанные, так в шалаше ледяном и повалились, до утра самого проспав.
А с лучами солнца первыми Целитель пожаловал. Да не в виде духа иль смертного, а сияния, блеск светила небесного затмевающего. И услышали Серафим с женою голос вещий, о надобности их вопрошающий.
Переглянулись они и друг друга без слов поняли. Ежели здоровья для Златогорки просить, то все равно вниз спуститься не смогут и замерзнут здесь.
И сказала тогда Златогорка, пусть у детей их по жизни сложится все. И недоля, если и приходить будет, то только малость самую, доле место свое уступая.
Ухнуло что-то в сиянии после слов этих, и вниз с горы оно покатилося. Глядит Серафим, а за ним прореха в облаках появляется. Взвалил он опять Златогорку на плечи и к проходу открывшемуся поспешил. И не закрывался тот, пока леший облака не миновал и до хребтов первых не добрался.
Вскоре трещины глубокие пошли. Серафим где стороной их обходил, а где по мосткам ледяным перебирался. Идет по одному такому, под ноги смотрит внимательно. А Златогорка тем временем нож достала, веревки перерезала и в пропасть бросилась.
В самый момент последний успел леший её за руку поймать. А та вырывается:
— Отпусти! — кричит. — Все равно жизни никакой нет!
Серафим изо всех сил держит:
— О детях подумай, им мать нужна!
А Златогорка его по руке бьет:
— Другую жену себе, здоровую найдешь!
Но вытащил-таки леший супругу свою наверх:
— Не нужна, — говорит, — им мамка другая. Они свою любят.
Нож из рук её взял и в пропасть выбросил. А потом слово дать потребовал, что не повторится такого никогда больше. Понимал он — не в себе она, и не винил ни в чем.
105