Но не часто воину дома бывать приходилось. Много еще битв великих на долю его пришлось. Только во сне стали они одним сражением долгим казаться. И каждый раз дух, что из капища вместе с ним ушел, рядом с Воеводою бился. И часто удары смертельные от него отводил.
Заехал как-то в град престольный рыцарь заморский — Барон Иероним фон Мюнх. Конь попоною узорчатый покрыт, из шлема перья разноцветные торчат. Княжич в честь него пир задал. И как гость медовухи три ковша отведал да осетриной паровой закусил, стал о подвигах своих рассказывать.[138]
Встретил, говорит, у леса на опушке гадательницу странную. По Книге волшебной предсказывать та будущее умела. И выпало барону с чудищем невиданным биться. Передняя часть у него лошадиная, а задняя — змеиная. Глаза — огромадные. От взгляда одного трава жухнет и люди замертво падают. Из пасти дым валит, огонь вырывается, а на спине четыре крыла перепончатых.
Долго Барон думал, как чудищу страшному на глаза не попасться. И порешил щит свой до такого блеска натереть, чтоб отраженье собственное видеть в нем можно было.[139]
Выходило со слов рыцаря заморского, будто испугался змей воина грозного и наутек бросился. Но на горе его солнце из-за туч выглянуло. Лучами жаркими от щита зеркального отразилось и вмиг чудище поджарило.
А в доказательство бумагу, по всей форме выправленную, показывает и шерсти клок. Показалось Воеводе, что шкура та больше на пучок травы сплетенной походит, но вслух ничего не сказал. А про себя задумал гадалку ту отыскать. Может, и ему со змеем сразиться судьба выпадет.
Целый день Воевода вдоль леса туда-обратно ездил, но нигде избушку предсказательницы найти не мог. Проголодался сильно и решил дичи на ужин настрелять. Только тетиву натянет, стрелой каленой в зверя прицелится, как заговорит тот человечьим голосом и о пощаде просит.
Пожалел воин и лису, и тетерева, и зайчиху с зайчатами. Так и пришлось грибов с ягодами насобирать да этим и отужинать.
А наутро вознагражден был Воевода за упорство свое. Как только в лес углубился немного, на поляне сразу Змея летучего повстречал. Хоть и было у него всего два крыла, но голов зато втрое против чудища баронова больше.
Взял Воевода копье наперевес и вперед во весь опор понесся. Только Змей совсем с ним биться не хочет. Лежит, головами поникнув, а из крайней — слеза крупная скатилася.
Озадачился Воевода случаем невиданным.
— Ты почто ведешь себя не по-писанному? — вопрошает.
А Горыныч только вздохнул горестно.
— А зачем мне биться с тобой? — говорит.
— Как зачем? — Воевода опешил. — Славой, в веках не меркнущей, покрыть себя хочу.
— Так это ты хочешь. А мне-то польза какая? Лучше так заруби, все равно жизни никакой нет.
Спешился Воевода с коня своего и рядом с Горынычем присел.
Долго они со Змеем за жизнь говорили. И рассказал тот между делом ему, что мог когда-то таким же добрым молодцем оборачиваться да в селения к девам смертным летать.
— Постой, постой, — Воевода его останавливает. — А не ты ль тем богатырем был, что у тетки моей в граде дальнем жил.[140] Да поле огромное за ночь одну вспахать сумел.
— Точно, — Горыныч ему отвечает.
Вспомнилось ему времечко давнее. Хоть и заставляла его вдовушка бойкая в поте лица трудиться, зато после жизнь вольготная текла.
— Как, — спрашивает, — поживает она?
— Померла недавно, — Воевода отвечает. — Но до смерти самой богатыря своего, ветром унесенного, забыть не могла. Было утешение у ней — сыночек, от любви той родившийся. Но и его люди черные с собой увели.
Поведал ему Горыныч, кто на самом деле мальцом тем оказался. Да что Соловушка, родненький, в гробу хрустальном теперь лежит, силы Велесом лишенный.
— Прям чудеса какие-то, — Воевода про себя думает. — Выходит по всему, мужичок, что с Ильей Муромским бился да свистом князя старого до седины довел, сыном тетке моей приходится.
Напоследок обещал он Горынычу народ поспрашивать. Может, знает кто зелье такое, что в горе его помочь сможет.
— Все-таки как-никак родственниками друг другу приходимся, — говорит.
На том и расстались.
Завидовал княжич молодой славе воеводиной. А как тот увещевать его стал, мол, не дело это — дичь всякую без разбора бить да волков вольных на цепь сажать, и вовсе рассорился.
138
139
140