3
Первые пенсионные дни Анна Константиновна провела в неутомимой беготне и, подведя почти двухнедельные итоги, осталась собой довольна: получилось насыщенно и многообразно. Вставала она, правда, позже обычного, дожидалась, пока уйдут соседи, зато потом не теряла и минуты даром. Наскоро выпивала чай и отправлялась в кино (иногда – за интересным фильмом – в другой конец города), в музей или в читальню, в зависимости от того, что наметила для себя накануне. Обедать приспособилась по ходу своего маршрута, где придется, а вечером, не заезжая на квартиру передохнуть, норовила попасть в театр или в какой-нибудь Дом – кино, литераторов, работников искусств.
Она, естественно, не имела ни к одному из них никакого отношения и права входа, но все равно почти всегда – и не первый год – туда попадала. То покупала билет с рук, то находилась добрая душа, которая проводила ее с собой, а то и вовсе храбро, без билета и без пропуска, шла через контроль в толпе, стараясь придать себе беззаботный и близко причастный к Дому вид. Со временем контролеры стали знать ее в лицо, и одни, жалея, попустительствовали, другие же ошибочно считали «своей», а со «своих», как известно, ни билетов, ни пропусков не спрашивают. Получив доступ туда, где знаменитые и любимые ею поэты читали для избранных новые, еще не опубликованные стихи, где крутили редкостные, не попавшие на открытый экран фильмы или показывали особенные, для узкого круга, концертные программы, она испытывала ни с чем не сравнимый восторг и наслаждение. Это было для нее то же, что для другого был бы выигрыш в десять тысяч.
Возвращалась в Нагатино часто за полночь и, лежа в постели, долго не могла уснуть: перебирала в голове пережитые радостные волнения и мечтала о новых (в соответствии с календарными планами Домов и театральным репертуаром, о которых всегда была осведомлена).
Зима затянулась, с неба, несмотря на апрель, сыпал и сыпал мокрый снег, метеорологи по радио и телевиденью ссылались – как бы себе в оправдание – на холодные массы воздуха из Арктики, преградившие путь теплым массам с Атлантики, и одеваться приходилось по-зимнему: в тяжелые, на меху, сапоги и драповое пальто с воротником из черно-бурой лисицы. Пальто шилось еще при маме, лет десять назад, мама и материал покупала. Добротное, как печка теплое, оно никак не снашивалось (впрочем, и слава Богу, на новое у Анны Константиновны не хватило бы энергии)
Она с нетерпением ждала прихода настоящей весны, когда станет тепло, высохнут и очистятся тротуары и можно будет начать ездить по историческим местам Подмосковья, как она давно задумала.
А пока дни напролет моталась из одного конца Москвы в другой – с неизменной полухозяйственной сумкой в руках, удобной тем, что одинаково годилась для кошелька с деньгами и купленного по дороге, например, батона.
В столичной деловой, торговой, туристской и праздношатающейся круговерти, в самой гуще кишащего, как перед судным днем, людского муравейника, Анна Константиновна умудрялась жить так, словно многомиллионный город почти весь, за малым исключением, вымер, а она осталась с ним наедине, вся во власти своих отвлеченных от повседневности забот. С реально ходящим по земле, толкающимся, бранящимся, спешащим человечеством она, конечно, волей-неволей соприкасалась, но мимоходом и не вникая. Когда, скажем, брала из рук в руки тарелку с борщом в столовой самообслуживания или покупала необходимые продукты, без чего обойтись было никак нельзя, ибо тело ее, в отличие от духа, подчинялось общим законам и требовало время от времени обычной земной пищи.
Зато она как-то разом и легко отбросила от себя, как никогда не бывшее, недавнее прошлое: редакционно-издательский отдел, и корректорскую, и людей, которым была не нужна и которые, хоть и занимали когда-то место в ее внутренней жизни, в сущности никогда не были нужны и ей. Только снились иногда экономические статьи (во сне еще более непонятные, чем наяву) и пропущенные в них грубые и уже никогда не поправимые ошибки. Просыпаться после таких снов было прекрасно. Словно всех обманула: удрала от статей и ошибок.
Наступил, однако, вскоре день, когда Анна Константиновна от всего этого устала – даже за ночь не удавалось полностью восстановить силы, и призналась себе, что не по годам ей, как девочке, беспрерывно носиться по театрам и кино. Она отменила на тот вечер посещение Театра на Таганке и после продленного дневного киносеанса поехала домой, решив устроить на денек передышку, тем более что и в комнате пора прибраться и белье в прачечную снести.