«Тот дурак», о котором она так грубо говорила, это я, конечно.
С каждым годом мамаша становилась все более злобной, но, может, это от одиночества? И в больницу в Каруидзаве ее отправили для того, чтобы в доме для престарелых она завела себе друзей. Когда тебе столько лет, друзья молодости один за другим болеют и умирают, и ты остаешься совсем один.
Сестра рассказывала, что у мамаши появилась приятельница, с которой они хорошо ладили. И вроде новая подруга из Нагано, из какой-то известной семьи. Так что теперь каждому, кто приходит ее навестить, мамаша твердит:
— Она совсем из другой семьи. Очень приличная женщина. А с каким достоинством держится!
Или вот такое высказывание:
— Она очень приличная женщина, и нам есть о чем поговорить. Совсем не похожа на местных бабулек. Она из очень известной семьи.
Все это смешно, но она так воспринимает окружающих. С другой стороны, это значит, что у нее по-прежнему есть комплексы, но, может быть, в этом и кроется секрет долголетия.
Я так долго ждал на привокзальной площади, что устал и начал думать — еще чуть-чуть, и я превращусь в ледяную статую. Тут наконец и сестра появилась. Я начал ей выговаривать, а она мне: «Я и на пять минут не опоздала». Я ей говорю: «Как ты похожа на мать, совсем не обращаешь внимания на мелочи!» В общем, посмеялись вместе. Сестра сказала, что больница совсем не далеко, минут пять пешком, и мы пошли рядышком, разговаривая о матери:
— Она все твердит: мне, мол, недолго осталось.
— Да не может быть. Эта старушка всегда себе на уме.
— Но на этот раз она настроена серьезно, и тебя очень хотела повидать. А вот это мама просила тебе передать, когда ты будешь уходить. Что уж там, я не знаю…
И сестра отдала мне какую-то странную сумочку со словами:
— Просила передать тебе перед уходом, как будто сама не может отдать. Правда, странно?
— Может уже раздает вещи на память перед кончиной?
— Ты что, Такэси? Что ты за ерунду мелешь?! — И сестра заехала мне по лбу просто с нечеловеческой силой, словно дух мамаши в нее вселился.
В больнице о нас позаботились и приготовили отдельную комнату для свиданий. Сказали, мол, в палате лежат другие бабушки, они не дадут вам спокойно поговорить с матерью.
Сестра пояснила мне, что когда мамаше надо выйти из палаты, ее возит медсестра на коляске. Но сегодня перед самой дверью комнаты, в которой мы сидели, мамаша вдруг заявила, что может встать и идти сама. Как медсестра ее ни уговаривала — мол, не стоит, вы только после операции, лучше вам посидеть — все равно она встала и торопливо пошла в комнату.
Когда мамаша увидела нас, то сразу заулыбалась, но тут же протянула руку и спросила:
— Ты привез подарочные сертификаты, что я просила?
Делать нечего, я отсчитал наличные, сколько она сказала, и за портьерой передал ей. Правда, как потом оказалось, денег у нее не взяли. Вежливо отказались, мол, в больнице свои правила и все такое… А мамаша все твердила: «Могли бы и взять, что тут особенного! В следующий раз принесем фрукты, будем менять стратегию» — и озаботилась этим делом очень серьезно.
Потом попросила меня пойти поздороваться с соседками по палате, прямо за рукав потащила. Я сходил, и мы с сестрой снова вернулись в отведенную для нас комнату, а там она и вопрошает с таким радостным лицом:
— Ну как? Видел бабушку, мою соседку напротив. Ну такая дура, такая дура!
— Зачем же так обзываться?
— Но так и есть! Ей что ни скажешь, ничего не понимает. Та, что ближе к двери, хорошая, а эта — ну полная дура!
И говорит, и говорит, и настроение у нее все улучшается… В общем, полный парад злословия.
Мы собрались в больнице втроем — мамаша и мы с сестрой. Пожалуй, последний раз мы встречались, когда умер папаня. Он ушел из жизни после долгих лет болезни, последние годы был прикован к постели, и я помню, что нас тогда охватило какое-то странное оживление.
Папаня слег, когда я начал выступать в театре и после того, когда мы с мамашей заключили некое перемирие. И как-то так получилось, что я стал помогать ухаживать за отцом в больнице. Братья работали в фирмах, были заняты каждый день, поэтому мы дежурили в палате по очереди — мамаша, сестра, я и жена старшего брата. По правде говоря, я не хотел туда идти, но члены женской «команды» одна за другой заболевали, выбывали из строя, и потом это все-таки был мой родной отец… Мать мне приказала, и у меня не было другого выхода, кроме как подчиниться.
— Такэси, ты должен, ведь ты самый младший! — объявила она мне.
Я пытался сопротивляться, говорил, что у меня выступление в театре, но она говорила, мол, тогда приходи вечером. Делать было нечего, я приходил после восьми вечера и спал рядом с отцовской кроватью до утра. Но каким же холодным оказался больничный пол! Сколько ни стели на него одеял, выспаться невозможно. Потом наступало утро, и я уходил в театр. Все это повторялось бесконечно, и я просто начал сходить с ума. После бессонной ночи в больнице смешить публику становилось все труднее и труднее.