Да еще добавила:
— Когда ты приедешь в следующий раз, я уже буду называться по-друго-му. У меня будет уже посмертное имя. Похороны пусть будут в Нагано, а ты можешь приехать, только чтобы зажечь ароматические палочки.
В каждом слове чувствовался ее обычный сильный характер.
Когда мы вместе с сестрой медленно шли под горку, спускаясь к станции, она мне сказала про мамашу:
— Знаешь, это она так перед тобой храбрится, а на самом деле была рада до слез. Вчера вообще был какой-то ужас. Так разволновалась, что не могла заснуть.
Я кивнул в ответ. И сестра продолжила:
— Просто, когда она тебя видит, то всегда становится суровой. А на самом деле она была очень-очень рада.
Мне повезло: когда мы пришли на станцию, как раз подходил поезд.
— Как-нибудь еще приеду. Мамаше передавай привет, — я помахал сестре на прощание.
Купил в киоске пива и быстренько запрыгнул в вагон, который стоял на путях прямо передо мной. На этот раз пассажиров почти не было.
Проехали тоннель, проехали станцию с «камамэси», вдалеке показались огни города Такасаки. И тут я вспомнил: «Постой-ка! А что же в том свертке, который мне отдала сестра по дороге в больницу. Что это за прощальный подарок?»
Врач в больнице говорил, что у нее с головой все в порядке, но я, размышляя о том, какой же подарок на память может содержаться в маленькой грязноватой сумочке, решил: может, мамаша все же потеряла ясность ума? И раздумывая, не может ли там быть набедренная повязка «фундоси», которую носил Кикудзиро, вытащил наружу содержимое.
Бог ты мой! Я просто онемел от изумления. Это была сберкнижка на мое имя. Я начал переворачивать страницы, и перед глазами замелькали цифры, которые показались мне смутно знакомыми.
… апреля 1976 года — 300 ООО… июля 1976 года — 200 ООО Все деньги, что я ей отдавал, не тратя ни одной иены, она откладывала на мой счет! Триста тысяч, двести тысяч… Последняя дата — всего месяц назад. Сбоку от даты стоял штамп отделения банка на почте в Каруидзаве. На моем счету было почти десять миллионов.
Огни за стеклом поезда начали двоиться у меня в глазах. Девять шансов из десяти — я должен был выиграть наше сражение с мамашей… но последний ее поступок все окончательно перевернул.
Я вспомнил, что говорили мне братья:
— Мамаша все время беспокоится о тебе, Такэси. Она часто говорит, что никогда не знаешь, когда слава покинет артиста. И вспоминает, как трудно было жить, когда у мужа не стало работы. Если бы не было скопленных денег, то вообще, мол, хоть по миру иди. А Такэси-то, дурак, все деньги, что зарабатывает, тут же и тратит.
Мамаша волновалась, потому что ей казалось, будто моя популярность может не сегодня-завтра исчезнуть, развеяться как дым…
Я окончательно растерялся и вытащил новехонькую записную книжку. Почему-то мне вдруг захотелось написать стих хайку, чего я раньше никогда не делал. Ну-ка, первая строчка….
И далее в такой момент мне в голову не пришло ничего, кроме плохонькой дешевой шутки! Да улс, мамаша права, наверное я все-таки никудышный парень…
Ох-хо-хо, значит, во мне течет только кровь Кикудзиро! Эта мысль была радостной и неприятной одновременно, я даже не знал, как ее выразить словами. Я засуетился и открыл новую банку пива.
Кикудзиро
Повесть является вымыслом автора и не имеет никакого отношения к реально существующим людям
.
Впервые лицо своего папаши Кикудзиро я увидел, когда перешел во второй класс начальной школы. Наверное, мне никто не поверит, но я не помню, чтобы до этого дня услышал от него хотя бы одно слово. Более того, я даже не знал, как он выглядит.
Его появление оставило неизгладимый след в моей памяти. Вечером он явился с работы, а может, с гулянки и заорал:
— Эй, ты! Неси сакэ!
Мамаша что-то ответила, дальше слово за слово, и в конце концов он со злости перевернул маленький обеденный столик. В общем, папаша проявил себя во всей своей красе и выглядел как пьяница отец из «манги», именно это и было первое мое воспоминание, связанное с ним.
До этого он представлялся мне каким-то загадочным чудовищем. Из тех, про кого говорят, что они живут в пещерах или реках, и тетушки ими пугают: мол, нельзя туда ходить, там живет страшилище, которого никто никогда не видел. Поэтому когда я таращил глаза на опрокидывающийся столик, то, помню, подумал: вот оно, чудовище показало свой истинный нрав!