— Это мамаша. Это точно мамаша гневается.
А самый старший брат рассердился и отвечает ему:
— Она не сёгун Тайрано масакадо [16], чтобы гневаться. Ты что несешь, в это время года гроза обычное дело!
Во время ночного бдения разыгралась страшная гроза. И на этот раз Масару тоже все приговаривал: «Ну, мамаша, ну дает!»
Чем можно объяснить его поведение? Ведь он ученый, редактор институтского научного журнала.
Все время до начала похорон он слонялся из угла в угол как неприкаянный, добавляя неразберихи к всеобщей суматошной деятельности:
— Эй, Такэси! Надо сходить в местную управу, ты пойдешь?
— Нет, я не могу!
— Что же делать? Что мне говорить?!
— Ты скажи, что Такэси собирался сам прийти, но если бы он пошел, началась бы шумиха и все такое. Вот я и пришел вместо него. Нормально будет, правда?
— Пойдет, конечно. Да, еще в полицейское управление надо «барашка в бумажке» отнести. Сколько надо положить, как думаешь?
— А я почем знаю?
Но зато за день до бдения Масару вдруг заявил:
— Слушай, я часов на пять отъеду…
Я удивился:
— Какие еще пять часов?
— У меня лекция.
— Ты что, какая еще лекция? — Я продолжаю гнуть свое. — Я четыре или пять программ отменил на телевидении, и ничего…
А он словно не слышит. Опять говорит:
— Ты уж извини, никак не смог перенести…
Вернулся Масару с букетом, явно полученным от студентов.
Пока его не было, приходил какой-то странный тип. Он все мялся у входа, а когда сестра его спросила: «Вы к кому?», он вдруг ответил:
— Да я с Футоси учился с начальной школы до старших классов.
Сестра спрашивает, мол, кто такой Футоси.
— Я думал, что в иероглифе его имени была еще одна черточка, и называл его Футоси, [17]— отвечает этот тип.
Сестра никак не могла успокоиться, все доказывала ему, мол, как же так? Неужели бывают люди, которые за восемь-девять лет учебы в одном классе не могут узнать правильное имя своего одноклассника?
Пока она все это говорила, он зажег курительную налочку на алтаре и со словами «Передавайте Футоси привет» удалился.
Так никто и не понял, откуда взялся этот странный человек.
Из-за того, что на похоронах появляются всякие непонятные люди, когда принесли букет от премьер-министра Обути, братья решили, что это чья-то шутка. Когда же узнали, что это на самом деле букет от премьер-мини-стра, братья мои очень обрадовались. Потом стало известно, что, решив отправить цветы, Обути-сан долго раздумывал, не создаст ли это дополнительного беспокойства. Вот какой чуткий премьер-министр оказался.
В крематории в момент последнего прощания с покойной вообще произошло невероятное. Крышка гроба открывалась где-то посередине. Мы сняли крышку и сказали всем присутствующим: «Взгляните в последний раз на лицо усопшей». Только цветов принесли так много, что лица мамаши было совсем не видно.
— Такэси, лица не видно!
— Она просто утонула в цветах…
Мы так переговаривались между собой, пока похоронный агент вдруг не сказал:
— Э-э, простите великодушно, но надо повернуть гроб. Здесь как раз ноги…
То ли тело положили неправильно, то ли крышку сняли неудачно, но вся эта ситуация показалась мне похлеще самой скабрезной шутки. Ведь обычно в крематории такая атмосфера, что даже мне не пришло бы в голову отпустить шуточку типа: «Прожарьте с кровью, пожалуйста».
Когда мы разбирали прах, у мамаши на уровне поясницы оказался железный штырь.
Я тогда подумал: «Надо же, какая штуковина была у мамаши в позвоночнике. Наверное, болело все время». У меня даже в ушах зазвенело. А потом я посмотрел внимательнее и увидел там много мелких железячек.
— Надо же, сколько еще было в теле! — сказал я.
— Нет-нет, это скрепки от гроба… — объяснили мне.
Если бы скончался какой-нибудь шоумен и к нему на похороны пришло много народу, это понятно, но множество людей пришло на похороны моей матери, и это меня очень удивило. Явились и артисты. За день до ночного бдения приходила Мори Масако, чтобы зажечь курительную палочку на алтаре. Старший брат, которому скоро будет семьдесят, сказал тогда:
— Сколько лет может быть Масако-сан? Ей уже должно быть лет восемьдесят, а она все еще так красива! — Он словно взлетел на крыльях любви.
Во время бдения я сел передохнуть на стул, поднял голову и вдруг увидел прямо перед собой белое-белое лицо.
17
Имя Масару пишется иероглифом «Большой». Добавление внутри одной черточки изменяет смысл, и измененный иероглиф означает «толстый» (по-японски «футой»). Имя в этом случае читается «Футоси».