Уже потом я узнал о том, что дедушку мамаши в младенчестве подбросили к дому сельского старосты в деревне Сакура где-то в 60-е годы XIX века, в период бакумацу. [7]Он был одет в красивое кимоно, а рядом вроде лежала золотая монета кобан [8]и меч. И если этот меч оказался национальным достоянием, то можно было предположить, что в жилах дедушки текла кровь вассала сёгуна, сбежавшего из правительственного войска.
Существовало и множество других историй, в которые верилось с трудом. Вроде бы мамаша была сначала замужем за лейтенантом, военным моряком, с которым ее свела семья барона. Тогда она и получила фамилию Китано. После смерти лейтенанта ей было велено оставаться Китано, а папаня вошел в семью примаком. В общем, мой старик, похоже, раньше носил другую фамилию. Да еще мамаша без стеснения говорила всем подряд, что он — ее второй муж, поэтому у папаши были причины, чтобы напиваться.
Под мерное покачивание вагона я думал о том, что давно уже не путешествовал один. Впрочем, ночевать в Каруидзаве я не собирался. Клерки, сидевшие по соседству, сладко спали, посапывая во сне. Выпитое с утра пиво потихоньку «бродило» по моему организму. Я даже мог точно сказать, где оно крутится в этот момент. После того как я разбился на мотоцикле, некоторое время я вообще не пил, поэтому даже от капельки спиртного делался слегка пьяным.
Весна только началась, низкое солнце слепило глаза. Пейзаж за окном покачивался, съезжал куда-то вбок и становился плохо различимым. Я прищуривал глаза, отдаваясь ритму мчащегося поезда, и на меня снова нахлынули воспоминания.
…Сушеный кальмар под пиво казался мне необычайно вкусным. Но с едой в нашей семье постоянно были какие-то заморочки. Мамаша все время выдумывала какую-то глупость типа: «в семье барона были очень разборчивы в еде» и пыталась воспитать детей в этаком аристократическом духе. Дешевые сласти, например, есть запрещалось, и покупала она только то, что в семье барона считалось полезным для здоровья. Сушеный кальмар исключался полностью.
Как бы там ни было, выражать недовольство по поводу еды никому не дозволялось. Поверьте мне, напряжение, которое все чувствовали во время обеда, было просто невыносимым. Пища с трудом пролезала в глотку. Все домочадцы сидели уткнувшись взглядами в тарелки и сосредоточившись на еде.
Бывало, скажешь: «Сегодня опять крокеты?», и в ту же секунду она тебе: «Так, не будешь жрать?! И не надо!» В следующую секунду крокеты исчезают со стола. Она никогда не говорила: «Это полезно для здоровья, съешь, пожалуйста».
Можно было попытаться вернуть крокеты, лепеча: «Да нет, я… я только хотел спросить…», но в ответ звучало: «Жрать ведь все равно не будешь! Ну и не надо, не очень-то и хотелось. Чтоб ты сдох!»
Этим все разговоры и заканчивались.
Б худшем случае до следующего дня никакой еды на стол не ставилось. Поэтому со второго раза приходилось молча лопать что дают… Все братья делали то же самое. Я и представить себе не мог, что когда-нибудь времена изменятся, и я смогу свободно есть сушеного кальмара.
Что характерно, деньги на покупку энциклопедии у мамаши находились, а на еду она не очень-то тратилась. Это была какая-то ее особая стратегия. Но чтобы заработать на энциклопедию, она готова была делать что угодно.
Жена плотника, жившая в доме напротив, часто находила себе приработок. Муж ее был не десятником, а простым ремесленником, поэтому денег у них не имелось так же, как у нас, и жены дружили. Так вот эта тетенька умела выискать дело, «на котором можно заработать». То она приносила заказ на изготовление искусственных цветов, то они вместе с мамашей вертели клецки в виде цветов для магазинчика Нисии Дайфу. В общем, если мамаша слышала слова «можно заработать», то срывалась с места и буквально бежала на звон монет. Чем только она не занималась!
Конечно, она помогала папаше и в малярном деле. Самое противное было — мыть стены щелоком. Это когда приходилось очищать от копоти буддийские храмы или синтоистские святилища. Сначала надо мыть каустической содой, потом щавелевой кислотой, а потом все протирать мокрыми тряпками. Стоило чуть-чуть ошибиться в количестве химикатов, и вся поверхность становилась словно бы посыпанной белым порошком. Это называлось «расцвели содовые цветы», а оттирать их — ох как непросто. Таким делом обычно занималась вся семья.
7
Бакумацу — это последние годы правления клана сёгунов Токугава (1853–1867 гг.). Правительство того времени называлось Баку фу. Само слово «бакумацу» состоит из двух иероглифов: «баку» — часть слова бакуфу и «мацу» — конец, т. е. конец бакуфу.