Толстые, шипастые зеленые плети снизу доверху оплели дверь и обвились вокруг ручки. Их надо было бы убрать несколько часов назад, но ни Кэппи, ни Дик не торопились подниматься на крыльцо. Кэппи оборвал растительность с двери. Потянулся к потускневшей латунной ручке – и замер. В доме что-то шевельнулось. Он услышал дрожащий вздох. Что бы там ни скрывалось, это «что-то» было охвачено волнением. Ему не терпелось, чтобы Кэппи вошел.
– Эй? – Кэппи уловил в собственном голосе страх.
Коснулся ручки пальцами и снова замер.
В памяти вспыхнул образ – наследие бессчетных вечеров, проведенных перед телевизором: Бетт Дэвис из фильма «Что случилось с Бэби Джейн?». Лицо старой ведьмы, густо намазавшей себя белым гримом в омерзительной попытке стать похожей на девочку-куколку. Кривящиеся в усмешке черные губы, а над ними – широко распахнутые глаза.
Кэппи не хотел открывать дверь. Конечно, Дик мог забраться в дом через черный ход, чтобы разыграть папашу. Но что-то в глубине души – лежащее глубже любви к жене и сыну, даже глубже страха, что надрывный кашель может быть первым признаком рака, – что-то в самой сердцевине его естества требовало не открывать дверь.
Однако Кэппи открыл. Он мягко толкнул дверь, и она медленно подалась на древних петлях, распахнулась внутрь.
В глубине дома раздались торопливые удаляющиеся шаги.
Даже в полутьме Кэппи видел, что за дверью никого нет.
Кэппи позволил себе вздох облегчения. Он как раз взялся за ручку, собираясь закрыть дверь и пойти поискать Дика с другой стороны дома, когда мимо внезапно пронесся, дико свистнув в передней, порыв ветра. Кэппи оглянулся через плечо: сильный ветер никак не затронул мир за пределами дома. А в дверном проеме он разбушевался, свист перешел в вой. Кэппи чувствовал, как что-то давит ему в спину, как невидимая рука толкает его вперед, понуждает войти в дом. Он отважился сделать полшага, покрепче упершись ногой в пол, чтобы выстоять в призрачном урагане.
И тут ветер умчался так же стремительно, как и примчался, – взвился вверх по лестнице и пропал. Мгновение спустя в доме вновь царила тишина.
– Пап?
Кэппи вскрикнул и резко повернулся.
Сзади стоял Дик, с молотком в одной руке и ключами от машины – в другой.
– Поехали?
Кэппи пронесся мимо сына, слетел с крыльца, прыгая через две ступеньки.
– Я уже минут двадцать как готов ехать, – огрызнулся он, надеясь, что Дик не станет спрашивать, какого черта он вдруг так расскакался.
– Но а остальное как же? А генератор?
– С остальным завтра разберемся, – отрезал Кэппи.
Черта с два, подумал Кэппи, завтра он пошлет сюда с Диком кого-нибудь из магазина: Рики, может быть, или Клейтона. Сам он сюда не вернется.
Пикап завелся со второй попытки, и вскоре Дик уже вел машину по извилистой грунтовке к шоссе К-10. Маманя Дика, наверное, и вправду уже поставила ужин на стол, но Кэппи не собирался посвящать этот вечер семейным посиделкам. Он хотел одного: добраться до бара на Шестой улице и ужраться в хлам.
Он не сможет рассказать парням в баре, что пережил. Даже Дику рассказать не сможет. Они подумают, что он бредит. А это и вправду бред. Но там, на пороге, Кэппи был готов поклясться, что дом вздохнул.
Глава 6
Из люка на потолке в полутемную комнату падал луч света. Посередине комнаты стояла деревянная скамья.
Мор прислушалась к звуку своих тихих шагов, эхом отдающихся в бетонных стенах и дальних коридорах. Здесь были и другие люди, они двигались медленно, поглощенные молчаливым созерцанием, но Мор не обращала на них внимания. Она пришла сюда не за вдохновением, как многие другие, а для того, чтобы отключиться, повернуть тумблер в голове и просто… быть.
Сейчас это требовалось ей сильнее, чем когда-либо.
Прогони мысли. Просто существуй. Плыви сквозь пространство. Обратись в ничто.
Центр Гетти появился в Лос-Анджелесе не так давно: он открыл свои двери для посетителей в 1997-м. Пожалуй, именно это в нем больше всего нравилось Мор по сравнению с прочими художественными музеями – у Центра Гетти не было своей истории. Он притворялся таким же древним и почтенным, как экспонаты, выставленные в его стенах. Старая душа в новой оболочке. Здание полагало, что окажет искусству честь, оберегая его, демонстрируя его людям. Оболочка пригласила душу к себе. Однажды оболочка рассыплется, и душа найдет себе новое вместилище.