— Юлька, прекрати, тут такое, а ты! — тоже ревёт. — Как я без тебя теперь, как сдам медицину? С кем буду прикалываться над доктором?
Счастливая, она даже не знает, что для меня значат эти слова и сам доктор. Хорошо, что не знает — было бы ещё больнее. Наконец, и рыжая отправляется восвояси. Уходит спешно, не оглядываясь, а я смотрю ей вслед, пока фигуристый силуэт в экзотическом фиолетовом полушубке не исчезает в густой дымке сырого морозного вечера. Остаёмся с Марусей вдвоём. Нет, не так — не быть нам с Марусей вдвоём.
— Значит, это всё, — тихонько спрашивает, заглядывая мне в глаза, читая мои мысли.
— Получается, что… да.
— Жаль. А могло бы что-то получиться…
Мы обнимаемся, шаря руками по спинам друг друга, всхлипывая, зарываясь в воротники курток. Вдруг она берёт моё лицо в свои ладони, и наши губы соединяются. Это невыносимо. Ветер скользит холодком по влажным губам, режет ножом наши сердца. Она отрывается от моих губ, а затем — вырывается из моих объятий. Ветер остаётся между нами, и через секунду нет уже никакого “между”.
— Жаль, — снова бросает она и бежит прочь. Ей вслед я не смотрю — невозможно это. Ещё недолго сижу на холодной лавочке. “Не сиди на холодном — детей не будет”. Будь ты проклят. Подставляю зарёванное лицо вихрям — пускай остудят. Сейчас бы сюда Ландерса с его сигаретами. Сигарет нет. У меня вообще больше ничего нет. Ничего и никого.
***
Следующий день встречает снегом. Настоящим таким, добротным снегом. Он погребает под собой всё, он чётко знаменует конец. Начало. Чистый лист.
Захожу в деканат посредине пары — специально так подгадала, чтобы не встретиться в коридоре ни с кем. Мои бумаги уже готовы — родители позвонили заранее, постарались. Секретарша отдаёт их мне и сухо прощается. До свидания. Стремлюсь к выходу по пустому коридору, тороплюсь — поезд вечером, a нужно ещё с родителями успеть проститься.
— Снова бежишь? — как выстрел в спину. Мне бы бежать себе дальше, не останавливаясь, не оборачиваясь, но он настигает меня в два шага, одёргивает за куртку, заставляя застыть на месте, парализованной мерзким, скользким страхом.
— Доктор Лоренц? Кристиан? Извините…
Ну что тут ещё скажешь?
— И почему я думал, что ты не такая? Спрашивал же тебя, нужна ли помощь? И что теперь —разбежались и забыли?
— Простите, доктор Лоренц, — с силой дёргаюсь, вырываясь из его хватки. Стараюсь не смотреть в его лицо — я не способна сейчас его видеть, это слишком тяжело! Он же взрослый, он всё поймёт! — Простите, — бросаю уже на бегу, задыхаясь, а он и не преследует меня больше. Я не вижу его, но чувствую спиной, чувствую, что он… растерян. Мой добрый доктор! — Простите, — я уже почти добежала до лестницы, а он стоит один, длинная потерянная фигура в пустом университетском коридоре, — Простите! Я люблю Вас!
Уже на автобусной остановке, пытаясь отдышаться, копаюсь в дебрях кратковременной памяти. Неужели я могла так подумать? Или подумала? Неужели я могла это сказать? Или сказала? Не помню! Память, выручай, стирайся на хрен! Нет, не говорила! Не говорила! Не говорила!
***
Мой регион уже в прошлом. За окном проплывают чужие земли — они такие же, как мои, только чужие. В купе нас трое: со мной ещё две девчонки: они ехали в поезде ещё до того, как я к ним присоединилась. Одна чересчур говорливая, другая же — чересчур тихая. Упражняюсь в дружелюбии — в ближайшее время это будет самым необходимым для меня навыком. Столица — это серьёзно. Академия, кампус, общага, новые знакомые, новый тренер… Я должна быть дружелюбной — не часто выпадает шанс произвести первое впечатление… на всех. На саму жизнь. Через четырнадцать часов я сойду в столице и то буду уже не я. Точнее, новая я. А через пять лет я получу диплом тренера… Пять лет без малого… кем я буду? Зависит только от меня. Девчонки вышли в тамбур покурить, а я сижу у окна, одна в купе. Мне бы поспать, но куда там — точно знаю, что не усну. Даже музыка в уши не полезет — шум мыслей перебьёт её всю.
Вибрирование мобильного в кармане оповещает о новом сообщении — наверняка смс от оператора, роуминг и всё такое. Приеду в столицу и первым же делом куплю новую симку. Достаю телефон — сообщение с незнакомого номера: “И всё-таки, не по-человечески это. Люди прощаются, а не просят прощения, убегая”. Ну да, я помню: есть люди, а есть роли. И я заигралась. Следом ещё одно: “Это я”. Да поняла уже . Откуда у него мой номер? Секретарша, а может Алисия из спортдиспансера дала — какая разница. Я думала, всё кончено, зачем он меня мучает? “Я уже уехала. Мне очень жаль”. Боже, как сухо, как грубо, может, он поймёт, что я не ищу общения, и оставит меня в покое? Но нет, ответ приходит почти сразу: “Я знаю, я проверил расписание — сегодня был только один поезд в столицу. Попрощаемся?”. Что? Как? Он ждёт от меня смс-исповеди? Снова нет: “Остановка в ближайшем городе длится сорок минут — нам хватит”. ЧТО? Неужели он… Там? По пути моего следования? Дрожащим пальцем тыкаю в заляпанный экран: “Вы будете на перроне???”. Отвечает сразу же, будто у него заготовлено было: “Холодно на перроне. Буду ждать в здании вокзала. Когда подъедешь — напиши”. Это невозможно! Бегу к купе проводника — возле двери висит цифровое табло с детальным расписанием всех остановок. Так и есть — через двадцать минут прибываем в крупный город, где к составу добавляют новые вагоны, и поезд стоит сорок минут. Подрываюсь обратно в купе, накидываю куртку, распихиваю по карманам кошелёк, документы — на всякий случай — и, конечно же, телефон. Сумки, естественно, оставляю. Спешу к выходу — в тамбуре моих спутниц нет — наверно, пошли за пивом в вагон-ресторан, они уже пару раз туда бегали. Поезд замедляет ход, несколько пассажиров подтягиваются к выходу — на выход я первая, как спринтер на нижнем старте. Сердце мое бешеное, что же ты творишь? Попрощаемся. Резанём по-живому ещё разок. Душа в лохмотьях, и я скажу ему “До свиданья”. Осторожно, автоматические двери открываются.
***
“Я на перроне”. Отсылаю. “Заходи в здание вокзала. Жду тебя у камеры хранения номер 3 — здесь тихо, и мы сможем поговорить”. Поговорить, перед тем, как попрощаться. Горькая пилюля для неизлечимо больной. Вижу указатель “Камера хранения 1” и спешу в нужном направлении. У окошка приёма и выдачи багажа очередь, пробираюсь сквозь толпу, выслушивая недовольные возгласы людей. Оглядываюсь вокруг — здесь его нет, также, как и нет никакого намёка на камеру 3. Возвращаюсь обратно и принимаюсь выискивать глазами другой указатель. Вот он: “Камера хранения 2” — может быть, и третья в той стороне. Во второй народу поменьше, а рядом пожилой уборщик орудует метлой — уж он-то должен всё знать!
— Извините, а не подскажете, где третья камера хранения?
Заросший мужичок полубомжеватого вида взирает с удивлением.
— Третья? А зачем она Вам? Вы багаж когда сдавали? Давно?
Не совсем понимаю, куда он клонит, но интуитивно киваю в ответ:
— Давно.
— А, ну тогда спускайтесь в подвал — лестница за кассами — потом по коридору направо до самого конца. И квитанцию приготовьте. Не знаю, есть ли там сейчас кто, но если нет — подождите, кто-нибудь придёт.
Вообще ничего не понимаю, но уже озираюсь в поисках касс. Огибаю традиционную толпу, скопившуюся вокруг окошек, в которых продают билеты, поворачиваю за угол и вижу тускло освещённую лестницу. На стене указатель: “Камера хранения 3”. Бегу по лестнице, по пути едва не падаю, поскользнувшись на древних покатых порожках.
Оказавшись внизу, следую инструкции уборщика и поворачиваю направо. Коридор длинный, пыльный и пустой; абсолютная тишина, сюрреалистично контрастирующая с гамом большого вокзала, нежит слух; тусклые лампы под потолком, закованные в железные решётки, освещают путь пунктирной линией световой дорожки. В конце коридора вижу некий решетчатый закуток с прикрытой, но не запертой дверцей, а внутри, как и вокруг — груды чемоданов, сумок, каких-то мешков. Абсолютный беспорядок. И посреди этого сумеречного хаоса наблюдаю высокую тонкую фигуру. Он стоит ко мне спиной, он не видит меня.
— Эту камеру используют как хранилище для багажа, сданного на длительный срок по предоплате. Чтобы наверху место не занимать. Сейчас у носильщиков пересменка. Нам повезло.