— Бывает с пэтэушниками, которые на рынке берут. Я же смотрел — там нормальный героин, грамма на три. И потом, минут двадцать назад встречаю я такого Борисова, местного опера. Не сталкивался с ним? Редкая падаль! «Крышует» по-мелкому, взятки берет, вещдоки у него пропадают… Так вот, он мне навстречу попался, пальчиком погрозил и ухмыляется: «Невинного человека посадить хотели? Знаю я ваши штучки! У Волгина героина нет, он по „убоям“ работает, а у вас, у „наркоманов“, этого добра навалом. Подбрасываете всем подряд, лишь бы „палку“ срубить. Я теперь всех ваших агентов пересажаю». Серега, ты меня знаешь — я в жизни «палки» не рубил! Ни-ког-да! И не буду, не заставит никто, ни Катышев, ни министр. Я работаю, потому что гниль эту ненавижу, и если когда чего и подбрасывал, то всяко не для того, чтобы показатели сделать.
— Успокойся, эмоциями…
— Не успокоюсь я! Не ус-по-ко-юсь!!! Я его чуть не прибил. Повезло ему: начальник мимо проходил, разнял нас. Удавил бы суку! Этот говнюк года не отработал, а уже вторую «девяносто девятую» сменил, с «трубой» ходит, цепь на пузе вот такой толщины. По кабакам центровым шляется, и все ему — как с гуся вода. Когда такое было, Серега? Ладно, я понимаю: зацепили твоего «человека», так подойди по-тихому, попроси. Неужто не договорились бы? Всегда общий язык находили. Но чтобы так, внагляк, подмены строить, да еще и выступать после этого! Да кто он такой? Петух лагерный, он у меня, падла, под шконкой жить будет!
— У него была возможность героин подменить?
— В том-то и дело, что была. Борисов этот, по графику, вчера до одиннадцати дежурил, но раньше времени смотался, а к двенадцати опять подрулил и полночи здесь ошивался. С помдежем о чем-то шептался. Витька, дежурный, нормальный мужик, а помощник у него — еще та падаль.
— А на фига Борисову это надо?
— Ну, извини меня, это только он и Кольская знают. Она тебе вчера денег не предлагала? Вот и думай. А может, и еще что. Она же на его «земле» живет, могли по всяким делам пересекаться. А героин этот наверняка сам кому-то толкнет. Эх, поймать бы его на этом деле!
— Как ты его поймаешь? Разве что морду набить.
— Серега, еще три года назад я такого и представить не мог!
— Посмотрим, что ты еще через три скажешь.
— Я скажу? Да я сегодня же рапорт на пенсию напишу. Хватит с меня этого дерьма. Нахлебался. Вот оно где! На черта мне это терпеть? Петька звал, у него кореш в охранной фирме. Сутки на воротах стоишь, трое пьянствуешь. Значит, так: если Борисов героин толкнуть захочет, мне люди шепнут. Попробуем его прихватить.
Волгин подумал, что начальство в случае «залета» Борисова выносить сор из избы не захочет и предпочтет уволить его «по собственному», не привлекая внимания. Это в том случае, если ситуация будет очевидной. А при малейшей «непонятке» и соответственно последующей «разборке» тот же Катышев, скорее всего, займет сторону молодого перспективного кадра, нежели старого ворчуна.
— Будешь? — Родионов сковырнул пробку с новой бутылки пива.
— Нет. Я еще и не завтракал…
— Одно другому не мешает. Нет, ты подумай… Родионов продолжал бушевать, но Волгин его уже не слушал. Отвернулся к окну, курил и размышлял: «Сам виноват. Как изъяли, надо было не выпускать из рук, самому тащить к экспертам и стоять над душой до результата. Не отвертелась бы, села как миленькая. Или не села — если б разговор состоялся. А что сейчас? Мудак самоуверенный! Если Борисов при делах, то он ей, конечно, растрепал, кто я такой и чем занимаюсь. Тем более, если взял деньги. А может, он и в кабинете водилу предупредить пытался?»
— Сергеич, до прокуратуры подбросишь?
— Чего это ты с утра пораньше?
— По жалобе объясняться. Наркоша один, трижды судимый, накатал, что я у него дверную ручку спер.
— Чего это ты по беспределу пошел?
— Да в хату к нему ломился, он не открыл. Вот я, значит, в отместку и постарался.
— Ты уж поосторожней, без свидетелей работай. Вон, у Борисова постажируйся.
— Да пошел он! Так как, подбросишь? Хотелось зайти в отделение, наехать на дежурного и дождаться Борисова. Но что это даст? Дежурный еще, может, и стреманется для приличия, а Борисова можно пронять только прямым в челюсть. Так что пусть уж лучше все думают, что «убойщик» Волгин пытался срубить побочную, не по его профилю, «палку» и обломался. Может, кто и обманется.
— Поехали.
Оказавшись в прокуратуре, Волгин решил зайти к Поперечному, взять протоколы допросов Казарина и других свидетелей, чтобы сделать копии для себя. Следователя не было, на двери кабинета висела записка: «Буду после обеда», и Волгин хотел уйти, когда услышал голос Катышева.
ББ находился у заместителя прокурора, курировавшего вопросы следствия. Говорил, по своей привычке, громко и убедительно:
— Казарина надо объявлять в розыск. Волгин там кое-что не доработал, но ситуацию можно исправить. Я ему уже сделал втык.
— У Волгина есть какие-то новые соображения.
— Какие? Вы же его знаете, он не умеет признавать свои ошибки. Сплошной бой с тенью! Работник он, конечно, грамотный, и недочеты бывают у всех, но только он упирается до последнего и гнет свою линию. Ему бы напарника толкового, чтоб было с кем спорить, а то варится в своем котле… Так как насчет розыска? Скорее всего, конечно, не найдем мы его никогда, будет вечный «глухарь» висеть, но мало ли.
— Хорошо, я посмотрю еще раз дело. Может, следователь мне не доложил о каких-то обстоятельствах.
— Я очень прошу…
Когда Волгин вышел на улицу, Родионов уже прохаживался возле машины и даже успел разжиться новой бутылочкой пива. Сказывалась старая закалка: количество выпитого никак не отражалось на внешнем облике.
— Выкрутился? — Волгин отключил сигнализацию.
— А то!
— Странно, я всегда считал, что менты, как гнилые орехи, колются.
— Смотря какие менты. Если сами гнилые — то и колются соответственно… А все-таки ты, Сергеич, не по средствам живешь!
— Бывает, грешен.
Приличная автомашина, трехкомнатная квартира, радиотелефон и другие, недоступные при милицейской зарплате, вещи имелись не у одного Волгина — как минимум треть оперов могла похвастаться тем же, но неприятные вопросы почему-то задавались одному Сергею, хотя как раз с ним, казалось бы, все было понятно. При этом никто не считал, сколько денег у него вылетает на работу. Бензин и амортизация машины, оплата труда информаторов — не те копейки, что подкидывает государство, а реальные, соответствующие результату суммы, другие оперрасходы… Когда ехидничал тот же ББ — не волновало, но косые взгляды работяг, вроде Родионова, задевали за живое.
— Не обижайся, Сергеич. Настроение плохое, вот и сказал. Я-то вижу, что ты не на свой карман пашешь. Все равно день загублен — может, сядем где-нибудь, примем по чуть-чуть?
— Нет, Миша, в другой раз. Извини. Сам знаешь, мне лучше не развязываться. Не остановиться будет, а надо еще кое-что сделать.
— Смотри… А я сейчас, если честно, нырну под корягу. С людьми только встречусь, пошепчусь по поводу Борисова. Высади меня здесь, как раз удобно…
…Катя Багрова, рекомендованная Ларисой как лучшая подруга покойной сестры, вела себя скромно. Без пререканий пустила в квартиру, предложила кофе и коньяк, потом устроилась на диване, поджав под себя ноги, и настроилась больше слушать, чем говорить. Волгин сел в неудобное, футуристического дизайна, жесткое кресло и принялся задавать вопросы, одновременно рассматривая комнату. Жилье может сказать о человеке очень много, в особенности если это не временное пристанище, а своя крепость. По этой причине опер предпочитал опрашивать свидетелей по месту жительства и только потом, если возникала необходимость, вызывать в официальные стены. Впрочем, такой подход хорош при постоянном наличии автотранспорта и времени, чем опера «с земли», заваленные сообщениями о кражах, грабежах, телесных повреждениях и разбоях, как правило, похвастать не могут.