Актер закурил, вторую сигарету воткнул между ватных губ Стенли.
— Подымим на дорожку. Потом я сверну тебе шею. Жаль, что смерть будет легкой. Такие, как ты, не должны умирать легко. Не подумай, я не маньяк.. Просто должна же существовать элементарная справедливость. Кара за содеянное.
— За что?
— Второй раз уже спрашиваешь. Переклинило, да? Бывает… Я объяснил тебе, за что. За то, что насиловал, грабил, убивал.
— Но ведь и вы тоже…
— Неправда. Я только убивал. Исключительно по приказу или в силу необходимости. Никогда — для удовольствия или от переизбытка силы. На всех моих трупах столько грехов, что… Ладно, пришла пора прощаться.
— Но ведь вы послали нас изнасиловать эту женщину!
— Было дело. Но для меня это — средство достижения цели, а не сама цель. В этом большая разница. У меня есть жена и ребенок; я защищаю их будущее. Как могу — так и защищаю. И меня, кстати, совсем не радует, что мой сын, когда подрастет, может столкнуться с такими, как ты.
Продолжая говорить. Актер в два приема разобрал трофейный газовик на части и бросил их в пруд. Следом полетел окурок.
— Не хочешь напоследок испытать счастья? Дернись, я тебя прошу. Умри как мужчина. Нет? Как знаешь… Тогда — прощай!
Актер рывком за воротник поднял Стенли…
15. Заложник
— Почему вы отправились задерживать Казарина в одиночку? — Оперативник отдела служебных расследований Управления собственной безопасности ГУВД смотрел на Волгина строго.
— Я не собирался его задерживать. Был уверен, что он давно уже скрылся из города. Но вышло так, что именно в этот вечер он вернулся в квартиру. Что ж мне, отпускать его надо было?
— Перед этим, во дворе его дома, вы задержали наркомана и передали его сотрудникам местного отдела милиции. Вы уже знали, что Казарин намерен приехать. Почему вы не обратились к ним за помощью?
— У них своих заморочек хватает.
— И все-таки?
— Знаете, есть пословица: и деревянный топор хорош, если дровосек — железный. Ответ не понравился.
— Во время беседы в ИВС вы вымогали у Казарина взятку?
— Нет. Даже мысли такой не пришло в голову. Почему-то.
— А он пишет, что вымогали… Задержание было проведено вопиюще безграмотно. Устроили стрельбу, угрожали оружием. Сотрудники ГИБДД, которые вас разнимали, дали очень интересные показания. Помните, как было дело?
— Такое не скоро забудешь.
— Согласитесь, что это больше похоже на пьяную свару, чем на задержание подозреваемого.
— Я был трезв.
О печальном итоге слежки, за Локтионовым Волгин никому не докладывал и потому на следующий вопрос ответить честно не мог.
— У вас на лице побои. Что произошло?
— Вступился на улице за женщину.
— И каков результат?
— Отбился. В связи с тем что табельного оружия меня лишили, никого задержать не смог.
— Заявление вы, конечно, не писали?
— Да знаете, как-то стыдно оперу выступать в роли «терпилы».
— Но женщине-то, наверное, не было стыдно? Могла бы написать она.
— Она убежала, пока я бился с хулиганами.
— Вчера, как мне известно, вы опять попали в передрягу?
— Да. И по факту этой передряги возбуждено уголовное дело.
— Опять защищали женщину?
— Как ни странно, да. Бывшую жену.
— Значит, бывшую?
— Вот именно.
— Ага.
Крайне содержательный диалог. Сотрудник УСБ не питал личной злобы к Волгину, но, отсидев в этом кресле два года, в каждом попавшем к нему сотруднике милиции видел потенциального подонка. Взяточника, укрывателя преступлений, одного из тех, кто, по определению, превышает власть и принуждает к даче ложных показаний. Профессиональная деформация. Сотрудники УР тоже нередко делят окружающих на три категории: потенциальные потерпевшие, обвиняемые и осведомители.
— Вот бланк. В соседней комнате напишите объяснение.
Еще три года назад менты всегда писали рапорта. С приходом нового начальника, генерала на букву "П", все чаще не докладывали о своих действиях, а давали объяснения своим поступкам. Практически каждый, на кого приходили жалобы в УСБ, по результатам ее рассмотрения получал взыскание. Независимо от наличия и степени вины. В назидание другим. Чтоб не давал повода к жалобам и служба медом не казалась.
— По поводу?
— По всем поводам. Пишите, потом с вами переговорит начальник отдела. И не забудьте указать, на какие средства вами приобретены две машины, квартира и кто оплачивает ваш сотовый телефон.
— У налоговой инспекции ко мне претензий нет.
— Пишите, — оперативник УСБ многообещающе улыбнулся.
Когда отпустили, Волгин заехал в больницу к Хмарову. Из соображений конспирации делать этого, конечно, не стоило, но, во-первых, именно в этой лечебнице у Сергея были знакомые, и он прошел незаметно для возможных наблюдателей, а во-вторых, если Хмарова намеренно вывели из игры, то какая теперь, к черту, конспирация?
Кроме Вадима в палате дремал старичок с переломами обеих рук. Волгин поставил на тумбочку стандартный набор из фруктов и соков, присел на табуретку. Осведомитель заметил следы побоев на лице куратора и невольно улыбнулся.
— Сильно болит? — спросил Волгин.
— А куда денешься?
— Ленка приходила?
— Была. Она не при делах, факт. Ума не приложу, кто это мог быть.
— Я разговаривал с ребятами из местного отдела. У них уже случались похожие грабежи.
— Да?
— Работает одна группа…
— Подонки!
С операми, на чьей территории был избит Хмаров, Волгин, действительно, успел побеседовать, но аналогичных случаев они припомнить не могли. Нападали в этом районе как и везде, били, снимали куртки и рвали сумки, но чтобы ноги ломать — такого не случалось.
Ничего, маленькая ложь пойдет только на пользу.
— Свидетелей не нашли?
— Откуда?
Хмаров понимающе вздохнул.
— Когда-нибудь этим должно было кончиться. Можно сказать, еще легко отделался.
Из больницы Волгин поехал на работу. Посидел, разбираясь с бумагами, подремал в кресле под мерный стук дождя по подоконнику. Встрепенулся за секунду до того, как подал голос радиотелефон. Сон улетел моментально, еще до того, как послышался голос Валета:
— У меня мало времени. Комсомольская, двенадцать, сорок два. Там двое наших и Паша, его взяли час назад. К вечеру приедет Филин.
— Они с оружием? — спросил Волгин, но Валет уже отключился.
Сорок вторая квартира была на четвертом этаже. Родионов, у которого в этом доме жили знакомые, ушел на разведку. Волгин и Катышев сидели в новой «десятке» ББ, еще четыре опера и два участковых прятались в микроавтобусе, спешно вытребованном у районных экспертов. Катышев волновался, то и дело поглядывая на окна, за которыми что-то происходило: горел свет, мелькали плечистые тени. Теней было две, повыше и пониже.
— Информация верная?
— Посмотрим. — Волгин не испытывал обычного в таких случаях возбуждения, хотелось спать, и он сидел, откинув спинку кресла, следил, как сгорает в пальцах сигарета.
Родионов отсутствовал долго. Подошел к машине сзади — очевидно, из дома выбирался черным ходом и потом кружил по дворам.
— Ну что там? — спросил Катышев.
— Похоже, в точку. Хата съемная, хозяева живут в другом городе. Обычно стоит пустая, иногда но ночам заваливается компания с девочками, гуляют двое-трое суток, потом опять тишина. Сегодня, часа в два, приехали на джипе впятером. Четверо — типично бандитской наружности, и с ними дядька пожилой, то ли пьяный, то ли уколотый чем-то. Двое вскоре уехали, остальные не выходили. Телефона в квартире нет, дверь железная. Я посмотрел: дом рассыплется, она устоит; нечего и думать с той стороны подобраться.
— Да? А что тогда? В окна прыгать у нас пока оснований нет. Да и веревок не найдем.