Жива! Я облегченно вздыхаю и прячу пистолет в кобуру.
- Вечер добрый! Не рады? - говорю, широко улыбаясь.
Она молча смотрит на меня остановившимися глазами, затем, будто опомнившись, отступает в глубь полутемной прихожей.
- Проходите... - тихо говорит, покусывая нижнюю губу.
Я переступаю порог, закрываю дверь и только теперь замечаю в тусклом свете бра, что на ее ресницах блестят слезинки. С чего бы?
Хочу спросить, но не успеваю: удар, который мог бы свалить и быка, швыряет меня на вешалку с одеждой.
Удар мастерский, выверенный, в челюсть. Удивительно, но я еще сохраняю крупицы сознания: цепляясь за металлические завитушки стилизованной под "ретро" вешалки, пинаю ногой наугад в глыбастые человеческие фигуры, которые готовы обрушиться на меня. В ответ слышу вскрик и матерное слово, но порадоваться не успеваю: снова сильнейший удар, на этот раз он приходится мне в плечо. Валюсь на пол, перекатываюсь, на меня кто-то падает. Пытаюсь выскользнуть из-под тяжеленной туши, придавившей меня к ковру, хочу дотянуться до рукоятки пистолета... - и полный мрак, звенящая пустота...
Очнулся я в кресле. Надо мной склонился широкоплечий детина с маленькими глазками и низким лбом.
Он держал в своей волосатой руке клок ваты, пропитанный нашатырем, и время от времени совал его мне под нос.
- Оставь его, Феклуха... - чей-то голос сзади. - Он уже оклемался.
Я помотал головой, пытаясь восстановить ясность мышления, и взглянул на говорившего. И ничуть не удивился, узнав в нем того самого бандита с автоматом "узи", который едва не отправил меня на мосту к праотцам.
- Старые кореша... - ухмыльнулся он. - Наше вам... Какая встреча...
Я промолчал. Интересно, где Тина Павловна? Что с ней? В комнате ее не было. Чертовски болит голова...
- Здравствуйте, Ведерников...
Высокий худощавый мужчина лет шестидесяти с нескрываемым любопытством рассматривал меня, заложив руки за спину. Представляю, как выглядит моя многострадальная физиономия...
- По-моему, вы слегка перестарались, - добродушно обращается к двум громилам, которые, как почетный караул, стоят едва не навытяжку возле моего кресла.
Феклуха захихикал. Второй поторопился пододвинуть худощавому кресло на колесиках.
Худощавый сел. Он был сед, крючконос, его слегка выцветшие глаза смотрели остро, испытующе.
- Я так и предполагал... - наконец молвит он, удовлетворенно откидываясь на спинку кресла. - Вы крепкий орешек, Ведерников. Это похвально. Люблю сильные, незаурядные личности.
Худощавый небрежно щелкнул пальцами два раза, и Феклуха быстро подал ему тонкую зеленую папку.
- Это то, из-за чего разыгрался весь сыр-бор, - худощавый показал мне несколько машинописных листков, достав ях из папки. - Имена, адреса, суммы выплат нашим партнерам по бизнесу и, скажем так, помощникам. Ну и так далее.... Короче говоря, компромат, который собирал Лукашов на своих ближайших друзей-приятелей. А это, согласитесь, некорректно. И, естественно, у нас наказуемо. Эту папку нам любезно предоставила Тина Павловна. Правда, мы ее настоятельно попросили об этом одолжении. Эту папку она бережно хранила как память о безвременно усопшем муже.
Он умолк, исподлобья глядя на меня, - похоже, ждал вопросов, приглашал к разговору. Ну что же, побеседуем...
- Где Тина Павловна? - спрашиваю, непроизвольно морщась от боли видимо, моя челюсть требует серьезной починки, хотя сомнительно, судя по нынешним обстоятельствам, что мне представится когда-либо такая возможность...
- Жива-здорова, - натянуто улыбнулся мой собеседник. - Что с ней станется? К Тине Павловне мы теперь особых претензий не имеем. Она просто заблуждалась.
- А ко мне?
- К вам? - взгляд худощавого суровеет. - Кое-какие есть...
- Например?
- Мы вам советовали не копать так глубоко в деле Лукашова. Вы не послушались. И это очень прискорбно.
- Почему?
- Как вам сказать... Вы здорово подвели некоторых товарищей. К примеру, некий Лузанчик, с которым вы беседовали о наших проблемах, от расстройства принял несколько большую, чем требовалось, дозу морфия и...
Надеюсь, понятно... А ему бы еще жить и жить...
Значит, они кончили и Лузанчика...
- Кого я еще... подвел?
- Узнаете в свое время.
- Это когда архангелы загудят в свои трубы?
- Думаете?... - Худощавый снисходительно ухмыльнулся. - Ну что вы... Зачем нам это? У вас своя парафия, у нас своя. Мы антиподы, но, увы, существовать друг без друга просто не можем. Не вы, так другой, третий... Зачем нам ссориться? Каждый занимается своим делом, всего лишь...
А ведь он позер... Странно, почему я вовсе не ощущаю страха? Неужели они выпустят меня живым? Сомневаюсь...
- Вы нам уже неопасны, Ведерников, - тем временем после небольшой паузы продолжил худощавый. - - И все же мне не хочется конфронтации. Поэтому я предлагаю соглашение: вы изымаете из дела Лукашова ту записочку, которую написала Тина Павловна за день до смерти мужа, а мы вам выдадим его убийцу. Думаю-- нет, уверен! - что вы сразу же получите повышение по службе и награду. Игра стоит свеч.
В. А.! Это он! Как же мне это сразу не пришло в голову?! Худощавый, видимо, прочел в моих глазах, что я понял, с кем имею дело, и с высокомерным видом кивнул, клюнул своим хищным носом-клювом.
- Нет! - ответил я твердо, насколько мог.
- Я в вас не обманулся... - В. А. посмотрел на часы и встал. - Уже ночь, поздно, а у меня еще есть коекакие безотлагательные дела. Привяжите его, да покрепче, - приказал он своим подручным, недобро зыркнув на меня ледяным взглядом.
Приказ В. А. они исполнили быстро и на совестьчерез одну-две минуты я был в буквальном смысле распят на арабском кресле. Сильная боль в грубо вывернутых назад руках вдруг всколыхнула всю мою ненависть к этим подонкам.
- Паскуда... - не сдержался я и выругался крепко, с яростью и вызовом глядя прямо в глаза В. А., который стоял напротив. - Все равно тебя достанут, не я, так другие.
- Весьма возможно, - спокойно ответил В. А. - Правда, это очень непросто, смею уверить вас. А по поводу записки Тины Павловны... Мы обойдемся и без вашей помощи. К утру записка будет лежать в моем кармане.
- Лозовой?.. - вырвалось у меня непроизвольно-, и тут же я едва не до крови прикусил губу: что ты болтаешь, олух царя небесного?!