- Тина, вас трудно узнать, - невольно восхитился я при виде жены покойного Лукашова.
Она и впрямь выглядела эффектно: длинное узкое платье, выгодно подчеркивающее ее по-девичьи тонкую талию и открывающее мраморной белизны плечи с безукоризненной кожей, свежее, пышущее здоровым румянцем лицо, искрящиеся от радостного возбуждения глаза...
- Я вам нравлюсь? - с обезоруживающей непосредственностью спросила она.
- В общем... да.
- Так в общем или да? - смеется звонко и зовуще.
Это уже слишком! В конце концов я на службе и пришел сюда по делу. Я мотаю упрямо головой и говорю:
- Тина, у меня к вам есть один вопрос...
- Очень важный? - лукаво спрашивает она. - Может, ваш вопрос подождет? А мы тем временем выпьем кофе.
- Спасибо, нет, - решительно жгу я мостик, который она пытается проложить между собой и мной. - Кофе как-нибудь в следующий раз.
- Я вас внимательно слушаю, - с легкой обидой отвечает она.
- В первую нашу встречу я спросил вас, не случились ли какие важные события за день-два до смерти вашего мужа. Помните?
- Припоминаю... - она вдруг напряглась, посуровела.
- Ну и?
- Я ведь вам тогда ответила.
- Ваш ответ я не забыл. Но тогда, как мне кажется, вы находились ну, скажем, в шоке и просто не могли все вспомнить...
Я бросаю ей спасательный круг. Ну возьми же его, возьми! Не нужно лезть в дебри лжи и недомолвок.
Мне этого почему-то так не хочется.
Нет, она не приняла мою жертву. Или не захотела, или просто не поняла.
- Это допрос? - вдруг резко спрашивает она.
Нечто подобное я предполагал. По женской логике, если хочешь скрыть смущение или промах, нужно сразу переходить в атаку. Ах, Тина Павловна, какая жалость, что я не пришел к вам просто в гости, попить, к примеру, кофе с коньяком... А что касается вашей "атаки", так ведь не зря мне пять лет кое-что вдалбливали в голову на юрфаке университета и уже три года натаскивает Палыч.
- Что вы? - неискренне, с отменной фальшью в голосе отвечаю я. - Мы просто беседуем...
Фальшь она ощущает мгновенно, а потому постепенно теряет самообладание. Простите, Тина Павловна, я не хотел, не я предложил эту игру...
Глядя на нее суровым, "милицейским" взглядом, я достаю из кармана известную записку, сложенную вчетверо, и медленно разворачиваю. Тина Павловна смотрит на записку как загипнотизированная.
- Это вы писали? - официально и строго спрашиваю я.
Тина Павловна переводит взгляд на мое лицо и вдруг...
Нет, с женщинами работать просто невозможно!
Она падает в обморок!
Я долго привожу ее в сознание, бегая вокруг кресала, где она лежит, как спящая царевна, и обливая водой шикарный ковер под ногами, ищу валерьянку или нашатырный спирт. В общем, нежданные хлопоты с червонной дамой при поздней дороге...
Потом, уже на диване, куда я уложил ее с мокрым полотенцем на голове, она начинает плакать. А больше всего я не переношу женский плач. Конечно же, продолжать какие-либо расспросы просто бессмысленно, что меня больше всего бесит. Не оставаться же мне на ночь, чтобы подождать, пока Тина Павловна успокоится.
Как бы там ни было, я ухожу, провожаемый всхлипываниями. Обещаю завтра позвонить, на что в ответ слышу не очень внятное: "Звоните..." И на том спасибо. Значит, есть надежда на продолжение диалога в непринужденной домашней обстановке. А мне очень не хотелось бы, Тина Павловна, вызывать вас в наши казенные стены...
На улице уже стемнело. Удрученный неудачей, я медленно бреду по тротуару, стараясь разобраться в своих чувствах. Неожиданно загораются автомобильные фары, и серебристая "Лада", которая до этого стояла неподалеку от подъезда Тины Павловны, взревев форсированным двигателем, проносится мимо меня и исчезает за поворотом.
"Клевая машинка... - думаю я, подходя к автобусной остановке. Интересно, хотя бы к пенсии скоплю деньжат, чтобы купить такую же?"
Мог ли я предполагать, что и в эту ночь мне не удастся как следует отоспаться? Что события, которые я сам поторапливал, так скоро тропическим шквалом обрушатся на мою бедную голову? Увы, не мог. Я уже догадался, с кем имею дело, но чтобы они сработали так оперативно... Этого я не предполагал.
Телефон зазвонил где-то около трех часов ночи. Я нехотя снял трубку и тут же, будто мне вогнали гвоздь пониже спины, выметнулся из теплой постели - Иван Савельевич!
- Она жива?! - заорал я, пытаясь одной рукой натянуть брюки.
- Бу-бу-бу... бу-бу... - отвечала мне телефонная трубка на украинском языке.
- Еду! Уже еду! - не дослушав следователя, бросил ее на рычаги.
Жива! Слава тебе, господи, жива... И это главное.
А там... там видно будет...
Оперативная машина на этот раз прибыла вовремя.
Когда я, застегивая на ходу куртку, выскочил из подъезда, желто-голубые "Жигули" уже нетерпеливо фыркали у тротуара. Скорее! Скорее! - мысленно подгонял я молоденького сержанта-водителя, хотя тот и гнал лихо, с шиком закладывая крутые виражи на поворотах, почти не сбавляя скорости...
Иван Савельевич непривычно суетлив. Завидев меня, он вцепился в мою руку мертвой хваткой и принялся торопливо объяснять. Я его слушал вполуха, пожирая глазами дверь гостиной, где неторопливо и обстоятельно работали эксперты-криминалисты ЭКО.
- Санкцию! Я требовал санкцию на обыск! - с бешенством, уже не сдерживая себя, рявкнул я прямо в лицо следователю. - Черт бы вас всех побрал, законники хреновы... А теперь что? Сосать лапу на нижней полке? Ищи-свищи ветра в поле! Собирай по крохам то, что можно было взять в одночасье?
- Моя вина, моя вина... - сокрушенно забормотал сникший Иван Савельевич.
- А! - махнул я рукой. - Моя - твоя, ваша-наша... Разве в этом суть? Нас как пацанов в лапти обули. Стыдоба...
Я едва не вбежал в гостиную.
- Э-эй, Серега, поосторожней! Ходи слева...
Это эксперт-криминалист Кир Кирыч, или Кирилл Кириллович по фамилии Саленко, мой приятель.
- Привет, Кир... - не глядя на него, на ходу бросаю я, забираю влево и прохожу вдоль стены к дивану, где лежит, закрыв глаза, Тина Павловна. Рядом, у ее изголовья, сидит врач опергруппы, недавний выпускник мединститута, худой и длинноносый Савельев в темных очках. Он спит, откинувшись на спинку кресла и чуть приоткрыв рот. Я не могу удержаться и сильно щелкаю пальцами у самого уха врача.