— Наверно, плохо со связью, — предположил он. — Я перезвоню.
— Алло! Алло! — завопила я, до смерти перепугавшись, что он сейчас повесит трубку.
— Ты меня слышишь? — спросил он. — Алло! Алло! Нечеловеческим усилием воли я оттолкнула сердце от горла и прохрипела:
— Алло… алло…
Он немного помолчал.
— Алло, — повторила я.
— Эй, императорка, — голос Сатека звучал с оттенком нетерпения. — Даже если допустим, что ты забыла другие слова, кроме «алло», я все равно готов слушать тебя всю вечность.
— Привет, Святой Сатурнин.
— Ну, слава богу, — обрадовался он. — Уже какая-то беседа. Привет.
— Почему ты так долго не звонил?
Сатек озадаченно хмыкнул.
— Почему я не звонил? Ты на серьезе задаешь этот вопрос? Если я правильно помню, ты хотела выйти замуж за этого твоего Лыску.
— Лоську.
— Неважно. Важно, что не за меня.
— Ты не предлагал.
— Ты не разрешала мне таких возможностей.
— Не давала.
— Ну, а я что говорю?
— Ты сказал: «Не разрешала возможностей». По-русски говорят: «Не давала мне такой возможности».
Он ответил сердитым молчанием.
— Не злись, милый, — сказала я. — Я не собиралась учить тебя русскому языку. Просто я так рада тебя слышать, что плохо соображаю. Извини.
— Скажи это еще раз, — попросил он.
— Я плохо соображаю, извини.
— Нет, не это! Скажи то, как ты меня назвала.
— Милый.
— Еще!
— Милый…
— Еще!
— Хватит с тебя.
— Не хватит, — возразил Сатек — Мне тебя никогда не хватит. Я не звонил, потому что ждал. Мне думалось так: ты поженишься где-то в декабре. Звонить до свадьбы без смысла. После свадьбы тоже. Надо поздравлять, а как я могу поздравлять такое? Потом ты должна была понять, что этот Лыска не для тебя. Вернее, ты не для Лыски. Это еще месяц. Получается январь. Потом ты должна была бороть свое упрямство. Ты жутко упрямая императорка. Это еще половина года. Получилось, до июля звонить без смысла. Вот я и не звонил. А сейчас позвонил.
— Сейчас июнь, — напомнила я.
— Хоть февраль! — закричал он. — Хоть март! Я больше не могу ждать. Я позвонил спросить. Ты уже поняла, что Лыска не годен? Если да, то…
— Сатек, — перебила его я, — я не выходила замуж.
— Что?!
— Что слышал. Я не выходила замуж ни за Лыску, ни за Лоську. Я, как последняя дура, ждала твоего звонка. А ты не звонил и не звонил. Кто тут должен сердиться — ты или я?
Святой Сатурнин потрясенно молчал.
— Эй, — позвала я, — ты еще жив?
— Не знаю, — ответил он. — Ты можешь приехать?
— Куда, в Прагу? — рассмеялась я. — Ты что, забыл, где я живу? У нас это называется выезд за границу. Дозволено только ударникам. А я тунеядка.
— Что это — тунеядка?
— Неважно. Пресмыкаюсь втуне. Мне до Праги, как до неба. Приезжай ты.
— Куда, в Ленинград? — грустно спросил Сатек — Ты что, забыла, где я живу? У нас это тоже называется выезд за границу…
Мы немного помолчали.
— Ладно, — сказала я. — Давай прощаться. Этак ты разоришься на международном тарифе. Целую тебя, милый. Позвонишь еще?
— Я люблю тебя, — сказал он. — Слышала?
— Нет, — ответила я. — Такие слова нельзя услышать по телефону. Они не пролезают в кабель…
Что-то щелкнуло, разговор прервался. Сжав трубку обеими руками, я стояла возле тумбочки в коридоре, и колени мои дрожали, а из телефона слышались ритмичные частые гудки… — нет, не гудки — гудит паровоз… — слышались стуки, крики, вопли моего защемленного сердца, как из аппарата реанимации.
«Нужно сесть на стул», — подумала я и села.
«Он все-таки позвонил», — подумала я затем и вдруг поняла, что на самом деле думаю только о последних его словах. Они не только пролезли в кабель. Они затопили весь окружающий мир. Они были теперь повсюду, куда ни глянь, куда ни повернись. «Я. Люблю. Тебя. Слышишь?» Ага. Попробуй, не услышь. Как с ними жить дальше, с этими словами?
И тут меня обожгло: возможно, разговор разъединился случайно! Возможно, как раз в этот момент Сатек пытается прозвониться заново! А я, как последняя дура, сижу, держа в руках трубку реанимационного телефонного аппарата! Верни ее на рычаг, идиотка! И действительно, телефон зазвонил сразу же, как только я положила трубку. Меня будто подбросило.
— Алло! — крикнула я в микрофон. — Алло, Сатек! Алло! Алло!
— Какой затык? — недоуменно произнес незнакомый голос. — При чем тут затык? Алло! Это Саша? Можно Сашу?
Я снова села. Это не Сатек. Колени уже не дрожали, зато навалилась какая-то невиданная необоримая усталость. Усталость и зевота.