Полковский, тщетно раздумывая над последней фразой Нестерова, нес чайник с водой по коридору, а навстречу ему мчался разъяренный Нахрапов, сметая на своем пути все, что не было прибито к стенам: листки со стенда, стулья, машинисток, курящих в уголке, возле урны. Плащ его развевался на ходу, как у тореадора, пиджак вообще никогда не застегивался: не сходился, а пуговица с рубашки отлетела от сильного душевного волнения Алексея Николаевича.
Полковский испуганно выставил чайник носиком вперед, но, верно, кровь застила прокурору глаза, потому что он подошел к Полковскому вплотную, чайника даже не заметив. Отскочил слишком поздно, когда добрая половина воды уже вылилась ему в штаны.
-- Полковский, я тебя урою, я тебя, Полковский, понижу до уровня моря, -- Нахрапов пошел пеной, как автоматическая стиральная машина, в которую засыпали стиральный порошок "Тайд" для ручной стирки. -- Где он?!
-- Да уж поздно, -- с совершенно серьезным выражением лица проговорил Полковский и быстро открыл дверь своего кабинета: на прокурора удрученно глядел его дорогой педагог, преподаватель уголовного права и процесса Николай Константинович Нестеров.
-- Лешенька, голубчик, как от вас много шуму! -- пристыдил его Нестеров, открывая свои объятия, но когда Нахрапов приблизился, Нестеров увидел его мокрую ширинку. -- Ба-а! Разве я вас этому учил пять лет в институте? Дома тренироваться надо.
Закатившийся в смехе Полковский смог только процедить:
-- Вот, Николай Константинович, ваш студент на себя полчайника вылил, жарко, говорит, освежиться бы.
-- Леша, почему у тебя в рабочее время в срамном месте жар? -поинтересовался Нестеров.
Наконец Нахрапов сдался, ради хохмы шагнул за увернувшимся Полковским, едва не влепив ему подзатыльник своей широкой лапищей.
-- Весело у вас, -- комментировал Нестеров, -- ну, здравствуй, Алексей Николаевич, здравствуй.
-- А я за вами, Николай Константинович, у меня в СИЗО Елена Ивановна Моисеева, во всем созналась добровольно...
-- В чем? -- нахмурился Нестеров. -- В чем она созналась?
-- Любовник это ее, Терехов-то. С нею в Москве сожительствовал регулярно.
-- Так ты ее за это задержал?
-- Нет, уже не задержал, уже арестовал: обвинение сегодня предъявил за неосторожное убийство, она ж биологичка.
-- Она и змею на себя взяла? -- уточнил Нестеров.
-- Нет. Но возьмет, то есть признается, обещаю...
Нестеров схватил пальто и выбежал из кабинета. Нахрапов побежал за ним:
-- Подождите, вы же не знаете, куда ехать...
Полковский поехал следом на своем "жигуленке".
Елена Ивановна Моисеева вторые сутки отказывалась от еды, лицо ее опухло, завернутая в три кофты и оренбургский пуховый платок, она стала похожа на спившуюся бомжиху неопределенного возраста. Она отказывалась говорить, впала в глубокую депрессию, не желала встречаться с мужем, слезы непроизвольным потоком текли и текли из ее глаз. Свиданья с ней просили ученики. Нахрапов отказал им. Мужа, Михаила Ивановича, Нахрапов вызывал повесткой, устраивал очные ставки, пытался разговорить Моисееву. Вчера, после неудачи в аэропорту со встречей Нестерова, он ездил в школу, куда пришел груз, осматривал всех животных по списку. Но это ничего не дало. Злой, он приехал к себе и вызвал Моисееву на допрос.
Теперь она сидела перед Нестеровым с синяком под глазом. Тот представился, усадил учительницу, сам встал возле стола. Нахрапов, положив руки на этот самый стол, сидел совсем рядом, с другой стороны, безумолчно рассказывая о проделанной работе. Нестеров молча смотрел в лицо бедной страдалицы. Не слушая Нахрапова, он вдруг тихо спросил женщину:
-- Вас этот человек допрашивал?
Елена Ивановна кивнула.
-- Только этот? -- нажимая на первое слово, переспросил Нестеров. -- Он один?
Елена Ивановна снова кивнула. Нестеров глубоко задышал, глаза его забегали, словно он решал, что делать. Затем расслабил тугой узел своего галстука, и, развернувшись, со всей силы вмазал Нахрапову кулаком в скулу.
-- Бомондийский козел... А-ах, как хорошо! -- смачно простонал Нестеров. Потом повернул голову и сказал Моисеевой: дескать, она свободна, дело передано ему, и он, Нестеров, отпускает учительницу за отсутствием в ее действиях какого бы то ни было состава преступления, и потому возмездие должно быть немедленным и прилюдным, иначе это не возмездие, а демократия. "А демо всегда накратит на что угодно..." -- добавил он и, грохнув дверью, вышел из комнаты.
Он остановился в коридоре, рядом с Полковским, попросил сигарету. Следователь достал мятую пачку "Ту-134", на лице его не было радости. В открытую дверь комнаты для допросов он смотрел на растерянную женщину, мелко трясущую плечиками.
-- Позаботься о ней, -- попросил Нестеров, -- и заезжай вечером ко мне в гостиницу. Если что, оставь для меня сообщение у администратора, -Нестеров задумался, -- Телеге Мотоцикловне, по-моему...
Протянув Полковскому пачку сигарет, быстро пошел к выходу.
У себя в номере Нестеров заказал разговор с Москвой и прилег на кровать. Он не сразу понял, сколько проспал, когда его разбудил стук в дверь. Он обрадовался: Наташа.
Но в дверях стояла Елена Ивановна Моисеева в длинном пальто, чересчур тоненьком для такой погоды и такого климата. Ее поддерживал под локоть молодой скованный мужчина, видимо, муж.
-- Можно к вам?
-- Проходите, если вы по делу?
-- Ведь вы сказали, что забираете это дело? -- спросила Елена Ивановна.
-- Так.
Теперь она была больше похожа на женщину. Причесанная, умытая, слегка накрашенная, в огромных темных очках.
-- Вот, -- сказала она и решительно высыпала из сумочки все содержимое на неприбранную постель.
-- Хорошо, -- согласился Нестеров, расправляя смятое лицо.
-- Это -- то, что я везла с собой в салоне самолета. Я ничего отсюда не вынимала.
Нестеров наконец понял, что в настоящую минуту наблюдает весьма любопытное зрелище. Чего только не было на белом покрывале: щеточки для совершенно разных целей, от зубной до обувной, косметика, крючок для сумки, записная книжка и блокнот, три ручки, ключи, паспорт...
Паспорт. Как же он пропустил, забыл, не потребовал показать сразу?
-- Они паспорт Терехова этого забрали. Только я никакого Терехова знать не знала, это я для того, чтобы раздразнить, отомстить вот ему, -- Моисеева крутанула кудряшками в сторону мужа.
-- Здрасьте, -- кивнул Миша, -- это из-за меня все, я сразу понял.
-- А что у вас стряслось, за что вы ему мстили? -- улыбнулся Нестеров. -- За измену, что ли?
Моисеева скривила губы, потупилась.
-- Да вы же знаете, вам же рассказали, -- тихо сказала она.
-- Да, хорошо, что вы не моя жена, -- вздохнул Нестеров.
Елена Ивановна вытащила из груды вещей маленькую прямоугольную картонку, протянула ее Нестерову.
-- Вы к нам с добром, и мы к вам.
-- Что это? Вы знаете, чья это визитка? -- удивился Нестеров. -- Что в ней особенного?
-- Чья визитка -- здесь написано, -- объяснила Моисеева, -- а особенное в ней то, что мне ее подсунули. Не было ее у меня, как и паспорта лишнего. Меня же никто не спрашивал, как те двое себя друг с другом держали, а только я вам скажу, что они как сиамские близнецы сидели. Чуть один колыхнется, второй сразу реагирует, смотрит, чего это первый шевелится. И оба -загорелые.
-- Вы хотите сказать, что один был пленником другого? Это вы хотите сказать?
Нестеров выхватил из рук Моисеевой визитку, как спасательный круг.
-- Так вы думаете, что ваш сосед и паспорт, и визитку вам в сумочку подложил?
-- А кто же еще? Я ведь застудилась в Москве, в туалет... Извините...
-- И когда вы выходили, сумочку оставляли на месте?
-- Конечно.
-- А рядом с вами сидел тот, умерший?
-- Да, я его опознавала по фото.
-- А кто из них был узурпатором свободы другого, как вам показалось?
-- Вот этот несчастный был объят ужасом и страхом, боялся шевельнуться, а тот, что с краю сидел, тот как каменный, только зыркал строго.
-- Вы лицо его помните?