-- Новобрачная? Елки. Контракт новобрачная расторгает. Пусть его сынуля хоть зарежет меня. Я с этим вонючим маразматиком за его деньги больше жить не хочу. Это стоит слишком дорого. Гораздо дороже, чем те две тысячи долларов, которые они мне платят. А институт... В другой поступлю, где зайти за пятеркой преподаватели не зовут на дом.
Нестеров поднес ее вещи к обочине дороги и попрощался вторично, ни слова не сказав, а лишь слегка кивнув головой.
Сначала он зашел в церковь Спаса на Берестове, в усыпальницу Мономахов. Ее отреставрировали. Он поклонился основателю Москвы и низом пошел ко входу на территорию Киево-Печерской лавры. Это был незаметный пустынный вход, который скрывался в высокой сухой траве и седых деревьях. Нестеров медленно побрел вниз, на территорию Ближних пещер.
Как наркотик, всякий раз тянул его к себе холод этих пещер, этих подземных ходов и келий, темнота ниш, в которых лежали святые мощи древних чудотворцев, сусальные блики тесных подземных церквей, всплеск черных монашеских сутан. Однажды вдохнув этот воздух, он каждую осень стремился в Лавру, в пещеры, к монахам. Его пустили в Крестовоздвиженскую церковь, дали в руки свечку и благословили на спуск в узкий беспросветный омут. Нестеров сошел по земляным ступенькам, несколько раз повернул, пока наконец не оказался в первом коридоре, по стенам которого стояли гробы с мощами. Он застегнул пальто и потеплее укутал горло шарфом. Начался озноб, холод пробирал его до костей. Вдали мигали, мелькали, проносились быстрые огоньки -- монахи готовились к вечерней службе.
Нестеров остановился перед широкой земляной кельей, в которой тоже, еле различимые, стояли стеклянные гробы схимников. Непроизвольно он стал молится. Молиться он не умел и вдруг поймал себя на мысли, что молится. Он рассказывал Богу про Наташу, про этот несовершенный человеческий мир и про совершенную женщину, которую встретил, он рассказывал о ее недавней смерти и чистой душе, о том, что она заслуживает милости и спасения. Он не знал, откуда берутся нужные слова, но понимал, что может одной-единственной мощной мыслью своею охватить сразу всех дорогих ему людей и поднести их в своем воображении к Господнему оку для благословения. Вот как молился Нестеров. Он ничего не просил в своей молитве: ни наказания убийцам, ни благополучия родным, он только дивился потоку сознания, льющемуся сквозь него.
Внезапно он вспомнил, что Никиту Семеновича Крекшина он видел семь лет назад в сером "вольво". Машина ждала у ворот дома на Старом Арбате и увезла от него его давнюю возлюбленную -- Марину. Это был тот человек, лощеный щеголь, который положил ей руку на плечо, и смотрел по сторонам, когда взгляды Нестерова и Марины столкнулись и застыли.
Нестеров не удивился и не обрадовался своему открытию. Он принял его спокойно и достойно, как принимают подтверждение своей правоты.
Он не стал находить университетских подруг Наташи или Никиты, чтобы выяснить, каковы были их отношения. Он только прошелся по городу от Крещатика до Золотых ворот и обратно к Софии и Андреевскому спуску и посмотрел на Киев Наташиными глазами. Она так хотела этого.
В Москву Нестеров прилетел на следующий день. Где он блуждал всю ночь, где пил кофе, где спал, он не помнил. В десять часов машина подвозила его к дому в Серебряном переулке. Он никому, кроме своего водителя, не сообщил о своем приезде, и если бы Женечка и догадалась по отсутствию "Волги" о том, что Нестеров -- в Москве, разыскать его она бы не смогла.
Он хотел сам выйти на человека, который в разные годы отнял у него двух прекрасных женщин.
4
Он увидел ее в окне, выходившем на Арбат. Ее нельзя было не заметить: все окна в этом доме были закрыты плотными жалюзи или раздвижными занавесками, тяжелыми гардинами или цветастыми шторами, а она мелькнула на белом фоне и исчезла, нарушив эту монотонную немоту фасада. Значит, она все еще с ним, живет в этом доме, в богатстве и роскоши, которые предпочла Нестерову, с его безумными походами по городу и поездками в подмосковные усадьбы и монастыри.
Николай Константинович решил идти напролом. В Киеве это ему сошло с рук, и теперь он не волновался. Ему казалось, что Никиты дома нет, а своей интуиции он привык доверять. Вошел в небольшой, уставленный автомобилями дворик и подошел к нужному подъезду.
Подъездная дверь была заперта на кодовый замок, шифра которого Нестеров, естественно, не знал. Пришлось дожидаться, пока кто-нибудь не выйдет из подъезда. Его служебный автомобиль стоял на выезде со двора, так чтобы его было не очень-то видно, но чтобы водитель мог наблюдать за дверью.
Наконец-то вышел человек с собакой, и Нестеров вошел в подъезд, поднялся на третий этаж. На лестничной площадке было всего две квартиры, он выбрал ту, которая должна была выходить окнами на угол Серебряного переулка и улицы Арбат. И позвонил в дверь.
Марина улыбнулась и втащила его в квартиру. Она похорошела и располнела, но обабилась. Нестеров только сейчас подсчитал, сколько же ей лет. Выходило тридцать пять. "Как странно, -- вдруг подумал Нестеров, -- она тоже Марина, как та в Киеве, что по контракту с Никитой за деньги согласилась жить с его пожилым отцом, спать с ним в одной постели, выполнять его капризы и прихоти. Только та в два раза моложе этой".
В ту радостную разноцветную пору, когда они встречались, Марина в свои двадцать восемь казалась такой же девочкой, как киевская крекшинская наложница. Она была тогда изящной, доверчивой и наивной. Впрочем, в любом возрасте влюбленная женщина кажется наивной и доверчивой. А потом берет и бросает вас -- вероломно и вовсе не наивно...
Нестеров уже вошел в квартиру и осматривался.
-- Хорошо живешь, -- одобрительно констатировал он, обозрев зеркальный потолок прихожей. -- Муж дома?
-- В отпуске, -- сказала Марина. -- Отъехал на юга.
-- Чего ж тебя с собой не взял?
-- Наверное, взял бы, но у нас ребенок, его деть некуда.
-- Вот как? Не знал, поздравляю. Можно познакомиться?
В этот момент из коридора раздался звук приближающейся коляски, и женщина вывезла в холл мальчика лет пяти.
-- Извините, мы не слышали звонка, -- смутилась женщина. -Поздоровайся, Коленька.
Мальчик поздоровался. Марина раздраженно отвернулась от всех и пошла в большую кухню, дверь в которую была открыта.
Ребенок сидел в инвалидном кресле, ножки его были атрофированы, короткие, они висели над полом, безжизненно покачиваясь.
Нестеров сглотнул ком, заставил себя улыбнуться и поздоровался с малышом.
-- Назад! -- неожиданно скомандовал он, и прислуга быстро увезла кресло.
-- Что с сынишкой? -- спросил он, оборачиваясь.
-- Ничего. Зачем ты пришел?
-- А что? -- нарочито встал в позу Нестеров. -- Или боишься, что муж неожиданно вернется? Это тот тип, которого я тогда с тобой в машине видел?
-- Когда -- тогда? Ты здесь раза три дежурил, выслеживал. И наивно полагал, будто я не замечаю.
-- Да. Тогда я все еще был влюблен и наивен...
-- Что ж, больше не страдаешь? Ну и слава Богу.
Марина села за стол, закурила. Кухня была длинная, уютная, по одну сторону шел дубовый гарнитур с мраморной поверхностью, по другую -- стол и длинный диванчик. Ничего лишнего, все сияло чистотой.
-- Хорошо живешь, -- повторил Нестеров. -- Так вы зарегистрированы?
-- Да, -- ответила Марина, -- а ты думаешь, что ради меня не стоило бросать жену?
-- Это смотря кому, -- Нестеров начинал искренне раздражаться, -- если бы я развелся, ты бы за меня и не пошла, а пошла -- так сбежала бы с чемоданами вскорости, у меня ведь не было и нет таких денег.
-- А-а, что ты знаешь!..
Нестеров снова вспомнил киевскую Марину.
Ждать Никиту в этой квартире было бесполезной тратой времени. Марина знает, что он в отпуске. Даже если Никита и нагрянет сюда, открывать огонь по нему при жене и сынишке -- последнее дело.
-- Где, ты говоришь, он работает? -- уточнил Нестеров.
-- Так тебе я нужна или мой муж?
-- Мне никто не нужен, с чего ты взяла?
Нестеров не то хотел сказать, но Марина уже взвилась.