— Так вы опять за свое, — отвечаю я. — Я уже говорил, что терпеть не могу невербального экстремизма. Ведь все в этом мире начинается как здоровое развлечение, а кончается выгребной ямой. Зачем обижать человека. Ведь всякий пароход в конце концов сам развалится и затонет…
— В таком случае, — замечает Миша, — на следующий отгул мы с Юрой пойдем в музей двадцати шести Бакинских коммунаров. Это будет и осторожно и поучительно.
Я вздыхаю обреченно и лезу в свой кожаный бэг. Я лезу в кожаный бэг и извлекаю оттуда дамскую бриллиантовую булавку.
— Нет! — Юра жестом профессионального боевика отводит в сторону мою руку. — Надо наверняка. Не меньше десяти килограммов тротилового эквивалента.
— Такие милые люди… — искренне удивляюсь я, — а говорят о каких-то килограммах тротилового эквивалента… — и снова, к своему великому стыду, лезу в сумку и отдаю Юре то, что, грешным делом, берег для себя, — нательную авиабомбу, выполненную в виде гранатового медальона с портретом президента Кеннеди, управляемую щелчком пальцев на расстоянии до четырехсот километров.
Миша прячет полученное в карман, когда из репродукторов раздается Машин ласковый голос: «За работу, мальчики!» И Миша возвращается в постель, Юра за мониторы береговой охраны, а я к осточертевшему макинтошу, лабать очередной проспект, рекламирующий мазь из Голливуда и простыни «Контрэнурез», официальный дистрибьютор в России «Штрыков-фэмили».
Вечером следующего дня мы вчетвером, то бишь Миша, Маша, Юра и я, отдыхаем на отдаленном пляже, где нас неспособны отыскать даже самые восторженные поклонники Мишиного таланта. Маша настояла на том, чтобы этот Мишин отгул мы провели все вместе. Маша, на шее которой уже красуется медальон, входит в теплую многослойную воду и быстро, умело плывет к самому что ни на есть горизонту. Как только ее голова становится не видна даже в бинокль, Юра щелкает пальцами, и бриз приносит нам легкий запах дыма и грохот отдаленного взрыва. «Эхо великой войны!» — сквозь зубы шепчет Миша. «Да, наверное, фашистская мина», — соглашаюсь я. Мы собираем в корзины остатки ужина и едем домой. Слезы стоят в наших глазах.
На месте родного офиса мы обнаруживаем воронку в двадцать метров глубиной, тройное оцепление и следственных экспертов.
— Что это значит? — задает Юра логичный вопрос.
— Ах, — отвечаю я. — Забыл вам сказать, я сегодня утром подарил Маше копию медальона со стекляшками вместо гранатов, ведь такие дорогие украшения на пляж не одевают.
— Как ты смел! — на лице у Миши неподдельная ревность.
Из дыма, сумбура и пламени появляется Маша, по правую руку от нее человек в форме, по левую тоже человек и тоже в форме, но другого цвета.
— Дорогой Юрий, — эротичнейшим шепотом произнесла она. — Вы как начальник охраны должны понимать, что такой случай не останется для вас без последствий. А вам, Вадим, придется вопреки вашим вкусам избегать садомазохистских ноток в рекламной продукции, которую вы производите. Мишеньке же моему придется попотеть, так как для фирмы начнутся нелегкие дни…
Всякий разумный человек, сподобившийся прочесть все вышеизложенное, несомненно понял, что описываемая ситуация никак не могла тянуться бесконечно долго, и, несомненно, любопытный читатель, а умный читатель всегда любопытен, в отличие от умного простого человека, хочет знать, чем кончилось все это безобразие. А кончилось оно так.
Однажды, когда мы вчетвером отдыхали в креслах после напряженного рабочего дня, я встал, подошел к магнитофону и выключил надоевший уже «Май блуди валентайн», на место оного я поместил кассету, которую слушал последние несколько дней:
Можете себе представить, что Маша до этого дня ни разу не слышала этой песенки. Перед последним аккордом она разрыдалась, и хищная косметика черными ручьями поползла поверх белой пудры ее стареющего лица. Миша, впервые увидевший Машу в таком положении, встал во весь рост и грохнул кулаком по столу. Потом молча собрал вещи, молча открыл сейф и забрал принадлежащую ему по праву половину семейного бюджета, вышел на улицу, поймал такси и ринулся внутри оного в сторону аэропорта с твердым намерением лететь в Аркадию, в Адриатику, на Лесбос, на Мадагаскар, на полярную станцию «Мир», куда угодно, где можно отдаваться ни за грош.
Юра же пытался его догнать, поскользнулся, ударился о кафельный пол головой, получил травму головного мозга и через месяц поступил в военное училище.