По ознакомлении с документом Бруман-Уайта Макмиллан сразу же понял суть дела. Проблема Филби постоянно будет всплывать на поверхность, пока он будет находиться в штатах СИС. Он должен уйти. Когда представители СИС пытались что-то мямлить относительно «британской справедливости» «не виновен, пока не доказано обратное», Макмиллан ответил: «Стервеца вы не предаете суду, вы его просто выгоняете с работы». Был достигнут компромисс: Макмиллан выступает с заявлением, в котором фактически реабилитирует Филби, а СИС в ответ осуществит реорганизацию и проведет «общую чистку». 7 ноября 1955 года Макмиллан сделал краткое заявление в палате общин, содержание которого соответствовало действительности, но оказалось непреднамеренно ошибочным:
«Не обнаружено никаких доказательств, что Филби предупредил Берджесса и Маклина (верно, не было и нет таких доказательств). Свои служебные обязанности он исполнял добросовестно и умело (это верно). У меня нет оснований считать, что Филби когда-либо предавал интересы страны или является так называемым «третьим человеком», если он вообще существовал» (верно, у Макмиллана не было оснований так считать).
После того как Липтон открыто назвал его имя, Филби постоянно поддерживал контакт со штаб-квартирой СИС и знал, что его собираются реабилитировать. В Крауборо ему приходилось выдерживать настоящую осаду со стороны прессы (пресса шумела в то время по поводу романа принцессы Маргарет с Питером Таунсендом, поэтому репортеры осаждали проживавшую в Акфилде принцессу Маргарет по утрам, Таунсенда в Эридже после обеда и пытались поймать во время ланча Филби в Крауборо, что на полпути между Акфилдом и Эри джем).
Филби переселился к своей матери в Дрейтон-гарденс, отключил дверной звонок и спрятал телефон под гору подушек. Друг семьи Дульсия Сассун вспоминает:
«Из-за репортеров окна были закрыты, шторы спущены. Никто не мог выйти из дома. Дора (мать Кима) рассказала мне, что в два часа ночи одного репортера поймали, когда он пытался вскарабкаться на дымовую трубу. Я прислушивалась к разговору Кима со своей матерью, которую он обожал и которая осуждала американцев за их несправедливое презрительное отношение к ее сыну. Он рассказал ей о проживании Берджесса у себя на квартире и о том, что ему пришлось выпроводить его из дома, так как его пьянство и склонность к употреблению наркотиков плохо влияли на детей». После выступления Макмиллана Филби «освободил» телефон и говорил всем звонившим, что в 11 часов следующего дня он созывает пресс-конференцию. Провел он ее превосходно. Спокойно, авторитетно, вежливо и обаятельно Филби начал с того, что раздал отпечатанное заявление, в котором объяснил, почему до сих пор хранил молчание: закон о государственных секретах не позволял ему раскрывать известную по работе информацию; он не хотел, чтобы его высказывания повлияли на решение правительством международных вопросов; «публичные высказывания по поводу организации, персонала и методов работы наших служб безопасности могут лишь снизить их эффективность».
Посыпались вопросы со стороны журналистов. Стоя у камина гостиной в доме своей матери, почти не заикаясь, Филби блестяще ответил на все вопросы репортеров, которые не имели возможности разоблачить его удивительную неправду. Да, он знал Берджесса, и неразумное общение с ним в Вашингтоне вынудило его уйти из заграничной службы в отставку. Нет, ему никогда не было известно, что Берджесс является коммунистом. Да, Берджесс пил, но постыдно себя не вел. Во всяком случае, сказал Филби, он не собирается обливать его грязью. «Есть друзья на хорошую погоду и есть на плохую, и я предпочитаю относить себя к последним».
Маклин — это только легкая тень в его памяти. Да, я всегда придерживался левых убеждений, но «я никогда не был коммунистом», в «последний раз я беседовал с коммунистом, зная, что он коммунист, в 1934 году».
Наблюдая за поведением Филби по черно-белому телевидению тех лет, нельзя не восхищаться его самообладанием. Может быть, самому Филби настолько нравилось свое поведение, что он пошел на небольшой риск и проявил некоторое неуважение к «несчастным журналистам, задающим наивные вопросы». Журналисты поспешили к выходу, чтобы к сроку подготовить свои дневные материалы, а Филби предстал перед телевидением. «Господин Филби, — слышался беспристрастный голос журналиста, — не являетесь ли вы «третьим человеком»?» Филби доверчиво улыбнулся и твердо заявил: «Нет, не являюсь».