Эллиотт с ходу пошел в атаку. Он изложил основные моменты дела, сказал о новых уликах, которые дали Голицин и Соломон. Затем Эллиотт заявил: «Я знаю тебя в течение многих лет. Теперь я должен получить правду, даже если придется выбивать ее из тебя. Было время, когда я гордился тобой. Боже мой, как же сейчас я презираю тебя. Я надеюсь, что у тебя осталась хоть какая-то порядочность, чтобы понять это». Филби был поражен. Придя в себя, он заявил, что действительно в течение многих лет работал на русских. Но он не готов сказать что-либо еще. Эллиотт предложил Филби освободить его от наказания в обмен на полное признание и согласие возвратиться в Лондон для проведения необходимых опросов. Филби выяснил условия освобождения от наказания, в принципе принял их, но попросил дать время, чтобы обдумать все дело. Он отклонил настойчивое требование Эллиотта изложить все на бумаге, но согласился возобновить дискуссию.
На следующий день Филби принес две страницы написанного на машинке текста, в которых он пытался снять подозрения с Энтони Бланта в том, что он якобы работает с Филби, а также написал фамилии других работавших на русских агентов (все оказалось выдумкой). (Несомненно, Филби до второй встречи с Эллиоттом обсудил все вопросы со своим советским коллегой.) Затем началось противоборство между Эллиоттом и Филби. Эллиотт всячески пытался убедить Филби во всем признаться, а Филби тянул время. Эллиотт даже согласился пообедать вместе с супругами Филби, с тем чтобы убедить Элеонору в том, что все в порядке. В конце концов, Эллиотт должен был признать, что встреча с Филби нужных результатов не дала: ему не удалось получить от Филби полного признания, которое выдержало бы проверку в суде. Кроме того, Филби наотрез отказался возвратиться с Эллиоттом в Лондон. Через неделю после приезда в Бейрут Эллиотт отбыл в Лондон практически с пустыми руками.
Я спросил Филби в Москве, почему так все получилось. Его ответ: «Мне кажется несколько странной идея с организацией встречи со мной в Бейруте. В ноябре 1962 года, как раз за пару месяцев до приезда Эллиотта в Ливан, я написал Астору в газету «Обсервер» письмо с просьбой предоставить мне на несколько дней отпуск, поскольку нужно было решить некоторые семейные дела в Великобритании. Я спросил, могу ли я сделать это в июле следующего года. В своем ответе Астор указал, что он согласен с моей просьбой. Другими словами, в июле 1963 года я планировал быть в Лондоне, в пределах юрисдикции британского суда и в полном распоряжении британских спецслужб, если они действительно хотели арестовать меня. Тем не менее руководство СИС приняло решение в январе направить Эллиотта на очную ставку со мной в Бейрут, где у него вообще не было никакой юридической поддержки. Как все это можно понимать?»
На момент я задумался. «Можно предполагать, что Астор не информировал СИС о вашем приезде в Лондон в июле 1963 года, поскольку он отрицает свою осведомленность о вашем прикрытии», — ответил я. (Позднее Астор сказал мне, что не припоминает получение от Филби такого письма.) «Я зачислил его на работу и сам платил ему зарплату, — сказал мне Астор. — Но после этого отношений с Филби не поддерживал. Вполне вероятно, что он написал письмо редактору газеты по иностранному отделу. Но мне он не писал. Я не помню об этом».
«Конечно, такой вариант возможен, — заметил Филби. — Но Астору не нужно было никому ни о чем сообщать. У многих людей ко мне в то время были подозрения, поэтому МИ-5, несомненно, контролировала мою переписку (вскрывая ее в Лондоне). Они прочитали мое письмо Астору. СИС знала, что через несколько месяцев я прибуду в Лондон, и тем не менее решила послать ко мне в Бейрут Эллиотта. Эллиотт предложил мне сделку — освобождение от наказания в обмен на информацию, но это никакая не сделка. Я должен был рассказать все, что я знаю о КГБ, и назвать его людей в Бейруте. Эллиотт упомянул ряд фамилий, и некоторые из них вызвали у меня тревогу. Мне стало ясно, что освобождение от наказания не будет снято, если я не стану давать информацию о людях. Поэтому для меня предложенная сделка была неприемлемой».
Теперь возьмите эти два факта — выбор Бейрута для очной ставки со мной и неприемлемое предложение об освобождении от наказания, и вам придется задать себе вопрос: для чего все это было сделано? Моя точка зрения, которую разделяют мои коллеги здесь, в Москве, состоит в том, что все это задумано намеренно, чтобы принудить меня к побегу, поскольку британское правительство меньше всего хотело видеть меня в то время в Лондоне — позорящий спецслужбы скандал и сенсационный судебный процесс!