— Да, это написал американец Майлз Коуплэнд. Но это неправда. Я никогда не смеялся над друзьями. Я всегда действовал на двух уровнях: политическом и личном, и когда эти уровни приходили в конфликт и необходимо было делать выбор, я всегда отдавал предпочтение политике. Этот конфликт иногда бывал очень болезнен. Я не люблю обманывать людей, особенно друзей, и в этих случаях чувствую себя очень плохо. Но ведь хороший солдат тоже переживает, когда ему в военное время приходится стрелять в людей.
— Некоторые доказывают, что ваше политическое развитие остановилось на 30-х годах и что только человек, не думающий с тех пор о политике, может оставаться коммунистом.
— Мне известен этот аргумент: якобы я не изменил своих взглядов с тех пор, как стал работать на советскую разведку. Я не могу согласиться с Роупером, который в своей книге назвал меня «политическим ископаемым». Разве архиепископ Кентерберийский — это «ископаемое», потому что он всю свою жизнь оставался верным англиканской церкви? Я уже рассказывал вам о своих сомнениях, у меня были взлеты и падения. Брежневский период — это застой. Андропов был прекрасным человеком и авторитетным лидером, и это большая трагедия, что он так рано умер. А в Горбачеве я нашел лидера, который доказал, что моя многолетняя вера была не напрасной. Но, так или иначе, когда мне стало ясно, что сталинская политика ведет СССР по неправильной дороге, возможность выбора у меня была крайне ограниченной. Загляните в мою книгу, где я говорю об этом. Первое. Я вообще мог забросить политику. Но я понимал, что практически это было невозможно. Второе — я мог перейти в другой политический лагерь. Но куда? Меня тогда совершенно не привлекала политика Болдуина — Чемберлена. Как она не привлекает и сейчас. Третий возможный путь заключался в том, чтобы перетерпеть все, сохраняя в себе веру, что принципы революции выше заблуждений отдельных личностей, во многом страшных заблуждений. Я сделал этот выбор, частично доверяя своему разуму, частично инстинктивно. Грэм Грин в своей книге, которая, кажется, называется «Конфиденциальный агент», описывает сцену, в которой героиня спрашивает главного героя, является ли его лидер лучше других. «Нет, конечно нет, — отвечает он, — но я люблю людей, которых он ведет за собой, даже если этот путь неправильный».
Я сказал Филби:
— Ле Карре говорит о вашем двойственном положении. В предисловии к своей книге он пишет: «Филби наслаждался истеблишментом, ему была приятна доброжелательная обстановка, царящая в нем, его внутренние пружины, теплота взаимоотношений». Мне кажется, что это действительно так.
Филби возразил:
— Никакой двойственности гу г нет. Поскольку мой долг требовал, чтобы я ничем не отличался от других членов истеблишмента, я сделал все возможное, чтобы во всем походить на них. Конечно, есть такие стороны принадлежности к истеблишменту, которые нравятся всякому. Но есть и многое, многое другое. Что вы скажете о миллионах людей, которые остаются вне истеблишмента, тех миллионах, которыми истеблишмент с такой легкостью манипулирует?
— Судя по вашим высказываниям, Англия теперь для вас ничего не значит?
— Я бы с удовольствием поехал туда навестить своих внуков. Но если бы у меня был лишь один шанс, я предпочел бы поехать во Францию. У меня там было много счастливых минут. А сегодняшняя Англия, конечно, это чужая для меня страна.
Я прервал Филби:
— А может быть, вы скучаете по чему-нибудь в Англии?
Филби на мгновение задумался, потом ответил:
— По горчице Коулмана и вустерскому соусу «Ли энд Перрингс». В следующий раз, когда поедете сюда, можете ли мне их привезти?
Потом Филби продолжил наш разговор:
— Неужели вы не понимаете? СССР — мой дом. И хотя здесь есть свои трудности, я не променяю этот дом ни на какой другой. Я получаю огромное удовольствие от разительной смены времен года, мне даже нравится гоняться за дефицитом. Мне нравится жить здесь.
— Но вы же пользуетесь большими привилегиями, как генерал КГБ.
— Строго говоря, у меня нет воинского звания, но у меня есть генеральские привилегии.
Самое важное для меня, что в любое время я могу пользоваться первоклассным медицинским обслуживанием. Я понимаю, что так не должно быть, что эта привилегия должна быть предоставлена всем, но, честно говоря, мне, как больному человеку, было бы очень трудно отказаться от нее [33].
Наш ужин подходил к концу. Я попросил Филби перечислить свои награды. Он принес из кабинета многие из них: орден Ленина, орден Красного Знамени, орден Дружбы народов, медаль, посвященную 100-летию со дня рождения В. И. Ленина, медаль за Победу над Германией, ордена Венгрии, Кубы, Болгарии. Венгерский орден Золотого меча был самым красивым, но Филби очень гордился орденом Ленина. «Это эквивалент самого высокого рыцарского знака», — сказал он мне.
33
Есть свидетельства очевидцев, что к другим привилегиям Филби был безразличен. Один из его английских родственников вспомнил вечеринку, организованную Филби, после чего они отправились в Большой театр. По окончании спектакля они безрезультатно пытались найти такси, замерзнув на 15-градусном морозе. Одна из присутствовавших возмущенно сказала: «Господи, Ким, ты генерал КГБ, тебе полагается машина с шофером, неужели ты иногда не можешь воспользоваться ею». —