Я собирался написать новую биографию Филби, намеревался вернуться в Москву в конце мая и поэтому отметил для себя вопросы, требовавшие уточнений. Но 11 мая пришло известие о том, что Филби скончался. Его положили в госпиталь за 2 недели до этого, и он уже поправлялся. 10 мая он позвонил Руфе, которая была у него накануне, чтобы выяснить, как она добралась до дома, гак как машина опоздала. Он был в хорошем настроении, но утром ей позвонили из госпиталя и сообщили, что в два часа ночи Филби умер.
У меня сразу же возникла мысль, что Филби предчувствовал свою кончину, поэтому наши беседы носили характер его завещания. Я вспомнил слова Филби, когда мы обсуждали возможность публикации наших бесед: «Решать вам, но чем быстрее, тем лучше».
Но с другой стороны, когда мы говорили о его здоровье, Филби рассказал об имевшейся у него аритмии и о диагнозе врачей — он проживет еще несколько лет, если будет избегать сквозняков и не будет поднимать тяжестей. И конечно, Филби вел себя отнюдь не как обреченный человек. Он был очень спокоен, практически я так и не услышал его знаменитого заикания. Пару раз за весь вечер он немного замялся, но это совсем не походило на спотыкающуюся речь, о которой говорили знавшие его люди. Филби сказал мне: «Последние годы были самыми счастливыми в моей жизни». Поэтому я думаю, что, если у Филби и было какое-то предчувствие близкой смерти, это никак не связано с болезнью.
Похороны Филби состоялись в четверг 13 мая. Был хороший ясный день. Прощание началось на площади Дзержинского, где в течение всего дня в клубе КГБ был открыт доступ к его телу. (Это было сделано специально для коллег Филби, которые не хотели быть увиденными на кладбище.) Гроб был задрапирован красной материей, усыпан красными гвоздиками. Люди стояли по два часа, чтобы отдать последний долг легендарному разведчику. Затем похоронный кортеж двинулся на Кунцевское кладбище, где обычно хоронят крупных военачальников и известных советских людей.
Под звуки траурного марша Шопена кортеж двинулся к могиле в ряду захоронений советских генералов. Гроб был поставлен на затянутый бархатом бетонный постамент, к основанию которого легли тринадцать венков с надписью: «Товарищу по оружию». На красных подушечках несли ордена и медали, которыми был награжден Филби. Прощальные слова произнесли четыре сотрудника КГБ. Их содержание нашло отражение в некрологе ТАСС, опубликованном на следующий день, в котором говорилось о неустанной борьбе Филби за мир и светлое будущее. Почетный караул дал три прощальных залпа, прозвучал гимн Советского Союза. На похоронах присутствовали: Руфа и ее мать, дети Филби — Джон и Джо-зефина, прилетевшие накануне из Лондона, многие старые друзья и знакомые, в том числе и бывший коллега Филби — Джордж Блейк. На могильной плите — фотография Филби, под ней надпись по-русски «Ким Филби 1.01.1912—11.05.1988» и золотая звездочка.
И если русские почтили Филби, как героя страны, то отклики западной прессы напоминали посвящения крупным политическим деятелям. Британские газеты и телевидение посвятили Филби длинные некрологи, были опубликованы статьи о карьере Филби, отзывы о нем бывших западных коллег. Часть из них просто поразительна. Например, Питер Райт, проживающий в Тасмании, бывший офицер МИ-5, всю свою жизнь посвятивший борьбе со шпионажем, отзывался о Филби как о выдающемся разведчике, который, несомненно, стал бы во главе британской разведки. Райт писал: «Я уверен, что, если бы ни Берджесс и Маклин, Филби, очевидно, никогда не был бы раскрыт».
Наряду с бывшими сотрудниками английской разведки, отмечавшими шампанским смерть Филби и надеявшимися, что он умер в мучениях, были и другие, которые отзывались о нем весьма высоко. Так, Малькольм Маг-геридж сказал: «Я знаю, что Ким поступил отвратительно, но у него были и хорошие черты. Я уверен, что ключ к его поступку нужно искать в его собственном отце. Ким никогда не смог бы стать столь крупной фигурой, как его отец. Он компенсировал это, бросив ему и всему его окружению демонстративный вызов». Это в корне отличается от заявления Маггериджа, сделанного им 31 октября 1979 года Би-би-си. Тогда он сказал: «Филби нравилось думать, что он идет по стопам своего отца. Россия — это его Саудовская Аравия, а Сталин — Ибн-Сауд».