-- Без сомнения,-- подтвердил Ким,-- но он не похож ни на одного индийца, которого я когда-либо видел.
-- Может, он жрец,-- сказал Чхота-Лал, заметив четки.-Гляди! Он идет в Дом Чудес!
-- Нет, нет,-- произнес полицейский, качая головой,-- я не понимаю вашего языка.-- Полицейский говорил на пенджаби. Эй, Друг Всего Мира, что он такое говорит?
-- Пошли его сюда,-- сказал Ким и, сверкнув голыми пятками, соскочил с Зам-Замы.-- Он -- чужеземец, а ты -буйвол.
Человек растерянно повернулся и направился к мальчикам. Он был стар, и от шерстяного халата его еще несло неприятным запахом чернобыльника горных ущелий.
-- О дети, что это за большой дом?-- спросил он на хорошем урду.
-- Это Аджаиб-Гхар, Дом Чудес!-- Ким, отвечая старику, не употребил ни одного из обычных обращений, как, например, дала или миян. Он не мог угадать вероисповедание этого человека. -А! Дом Чудес! А можно войти туда?
-- Над дверью написано, что все могут входить.
-- Бесплатно?
-- Я вхожу и выхожу, а я не банкир,-- засмеялся Ким.
-- Увы! Я старый человек. Я не знал,-- и, перебирая четки, он обернулся в сторону Музея.
-- Какой вы касты? Где ваш дом? Вы пришли издалека?-спрашивал Ким.
-- Я пришел через Кулу, из-за Кайласа, но что вы об этом знаете? С Гор,-- тут он вздохнул,-- где воздух и вода свежи и прохладны.
-- Ага! Хитаи (китаец),-- гордо произнес Абдулла. Фук-Шин как-то раз выгнал его из своей лавки за то, что он вздумал плевать на божка, стоявшего над обувью. -- Пахари (горец),--промолвил маленький Чхота-Лал.
-- Да, дитя, горец, с Гор, которых ты никогда не увидишь. Ты слыхал о Бхотияле (Тибете)? Я не хитаи, я хотия (тибетец), лама, или, скажем, гуру по-вашему, раз уж ты хочешь знать.
-- Гуру из Тибета,-- промолвил Ким,-- Таких я еще не видывал. Значит, в Тибете есть индусы?
-- Мы -- последователи Срединного Пути и мирно живем в наших монастырях, а я собрался посетить Четыре Священных Места раньше чем умру. Ну, теперь вы -- дети -- знаете столько же, сколько я -- старик.-- Он добродушно улыбнулся мальчикам. -- Ты ел?
Он порылся у себя за пазухой и вытащил потертую деревянную чашу для сбора подаяния. Мальчики кивнули. Все знакомые им жрецы просили милостыню.
-- Сейчас я есть не хочу.-- Он поворачивал голову, как старая черепаха на солнце.-- Правда ли, что много священных изображений хранится в лахорском Доме Чудес?-- Он повторил последние слова, как бы желая удостовериться, что адрес правилен. -- Это верно,-- сказал Абдулла.-- Он набит языческими бутами. Значит, ты тоже идолопоклонник?
-- Не обращай на него внимания,--сказал Ким.--Это--правительственный дом и там нет идолопоклонства, а только сахиб с белой бородой. Пойдем со мной, я тебе покажу.
-- Чужеземные жрецы едят мальчиков,-- прошептал Чхота-Лал.
-- А он чужеземец и бут-параст (идолопоклонник),--сказал мусульманин Абдулла.
-- Он -- новый человек. Бегите к своим матерям, спасайтесь у них на коленях. Пойдем!
Ким с треском повернул турникет, автоматически регистрирующий посетителей. Старик последовал за ним и остановился в изумлении. В вестибюле стояли самые крупные образцы греко-буддийской скульптуры, созданные -- ученые знают когда -- забытыми мастерами, чьи искусные руки таинственным образом сумели придать своим произведениям греческий стиль. Тут были сотни экспонатов: фризы с рельефными фигурами, фрагменты статуй, усеянные фигурами плиты, которые некогда покрывали кирпичные стены буддийских ступ и вихар Северной Страны, а ныне, откопанные и снабженные ярлыками, были гордостью Музея. С раскрытым от изумления ртом лама поворачивался то в одну, то в другую сторону и, наконец, застыл в восхищении перед большим горельефом, изображавшим коронование, или апофеоз, Будды. Учитель был представлен сидящим на лотосе, лепестки которого были высечены так глубоко, что, казалось, почти отделялись от плиты. Вокруг него в благоговении расположилась целая иерархия царей, старейшин и древних Будд. Внизу были покрытые лотосами воды с рыбами и водяными птицами. Два Дева с крыльями, как у бабочек, держали венок над его головой. Над ними два других несли зонт, увенчанный головным убором Бодисатвы, усеянным драгоценными камнями.
-- Владыка! Владыка! Это сам Шакьямуни!--лама чуть не всхлипывал. Он потихоньку начал напевать чудесную буддийскую молитву:
Его Закон, его и Путь.
Его вскормила Майи грудь...
Ананды другу верным будь.
-- И он здесь! Наивысший Закон тоже здесь! Мое паломничество хорошо началось. И какая работа! Какая работа!
-- Сахиб вон там,-- сказал Ким и проскользнул вбок, между шкафами отдела искусств и ремесел. Белобородый англичанин смотрел на ламу, а тот важно повернулся, поклонился ему и, порывшись в халате, вытащил записную книжку и клочок бумаги.
-- Да, это мое имя,-- улыбнулся хранитель, глядя на детски неуклюжие печатные буквы.
-- Один из нас, совершивший паломничество по святым местам,-- теперь он настоятель монастыря Ланг-Чо -- сообщил его мне,-- запинаясь произнес лама.-- Он рассказывал обо всем этом,--лама сделал широкий жест худой дрожащей рукой.
-- Добро пожаловать, о лама из Тибета! Тут хранятся священные изображения, я же,--он взглянул ламе в лицо,--нахожусь здесь, чтобы накапливать знания. А сейчас пройдем в мой кабинет.-- Старик дрожал от волнения.
Кабинет был просто-напросто чуланом, отделенным деревянной перегородкой от галереи, где были выставлены статуи. Ким лег на пол, приложив ухо к щели в растрескавшейся от жары кедровой двери, и, повинуясь своему инстинкту, приготовился подслушивать и наблюдать.
Большая часть беседы была ему совершенно непонятна. Лама вначале нерешительно рассказывал хранителю о своем родном монастыре СачЗене, расположенном против Крашеных Скал, на расстоянии четырех месяцев пути отсюда. Хранитель вынул огромный альбом с фотографиями и показал ему этот монастырь, громоздящийся на скале над обширной долиной, сложенной из геологических слоев разных оттенков.
-- Да, да!--Лама надел роговые очки китайской работы.-Вот калитка, через которую мы носим дрова к зиме. И ты... и англичане знают об этом? Теперешний настоятель Ланг-Чо говорил мне это, но я не верил. А владыка -- Всесовершенный -- он тоже пользуется здесь почетом? И его жизнь известна?
-- Вся она высечена на камнях. Пойдем, посмотрим, если ты отдохнул.
Лама, волоча ноги, побрел в главный зал и вместе с хранителем стал осматривать коллекции с благоговением верующего и чутьем художника.
Этап за этапом он перебрал прекрасную повесть, запечатленную на истертом камне, по временам сбиваемый с толку непривычными условностями греческого стиля, но как ребенок радуясь каждой новой находке. Там, где нарушалась последовательность событий, как, например, в Благовещении, хранитель восполнял ее устно и при помощи книг -- французских и немецких -- с фотографиями и репродукциями.
Тут был изображен благочестивый Асита, тождественный Симеону в христианском предании: он держал на коленях божественного младенца, к которому прислушивались отец и мать, а там -- эпизоды легенды о двоюродном брате Девадатте. Тут стояла в смущении злая женщина, обвинившая Учителя в нарушении целомудрия; там изображались проповедь в Оленьем парке и чудо, ошеломившее огнепоклонников; здесь -- Бодисатва в образе царя, чудесное рождение, смерть в Кусинагаре, где слабый ученик потерял сознание. Созерцание под деревом Бодхи повторялось без конца, и повсюду были изображения поклонения чаше для сбора милостыни. Спустя несколько минут хранитель понял, что гость его не простой перебирающий четки нищий, а настоящий ученый. И они опять пересмотрели все с начала до конца, причем лама то и дело брал понюшку табаку, протирал свои очки и с быстротой поезда говорил на удивительной смеси урду и тибетского. Он слышал о путешествиях китайских паломников Фа-Сяня и Хуань-Цана и хотел узнать, имеется ли перевод их сочинений. Он сдерживал дыхание, беспомощно перелистывая книги Била и Станислава Жюльена. -- Все это есть здесь. Сокрытое сокровище! Потом он сосредоточился, чтобы в благоговении выслушать цитаты, наспех переведенные на урду. Впервые он слышал о трудах европейских ученых, которые с помощью этих и сотен других источников определили места священных событий буддизма. Потом ему была показана огромная карта с точками и черточками, нанесенными желтой краской. Коричневый палец следовал за карандашом хранителя от пункта к пункту. Тут был Капилавасту, там -Срединное Царство, здесь -- Махабоди, буддийская Мекка, а там -- Кусингара, овеянное скорбью место, где скончался святитель. Старик в молчании склонил голову над листами, а хранитель закурил вторую трубку. Ким заснул. Когда он проснулся, беседа, которая все еще продолжалась, стала более доступной для его понимания.