Ким

-- Ну да, за семь процентов в месяц под залог не рожденного теленка,-- промолвил молодой солдат-догра, ехавший на юг, в отпуск. Все рассмеялись.

-- Он пойдет до Бенареса?-- спросил лама. -- Конечно. Иначе к чему нам ехать в нем? Входи, а то останемся,-- кричал Ким.

-- Глядите!-- взвизгнула амритсарская девица.-- Он никогда не ездил в поезде. О, глядите!

-- Ну, лезь,-- промолвил земледелец, протягивая большую смуглую руку и втаскивая ламу.-- Вот и ладно, отец.

-- Но... но... я сяду на полу. Сидеть на лавке противно уставу,-- говорил лама.-- К тому же у меня от этого затекают ноги.

-- Я говорю,-- начал ростовщик, поджимая губы,-- что нет ни одного праведного закона, которого мы не нарушили бы из-за этих поездов. К примеру, вот мы сидим здесь с людьми всех каст и племен.

-- Да, и с самыми непристойными бесстыдницами,-промолвила его жена, хмурясь на амритсарскую девицу, строившую глазки молодому сипаю.

-- Я говорил, лучше бы нам ехать по тракту, в повозке,-сказал муж,-- тогда бы мы и денег немного сберегли.

-- Ну да, чтобы за дорогу истратить на пищу вдвое больше того, что удалось бы сберечь. Об этом говорено и переговорено десять тысяч раз.

-- Еще бы, десятью тысячами языков,-- проворчал он.

-- Уж если нам, бедным женщинам, и поговорить нельзя, так пусть нам помогут боги! Ох! Он, кажется, из тех, что не должны смотреть на женщину и отвечать ей.-- Лама, связанный своим уставом, не обращал на нее ни малейшего внимания.-- А ученик тоже из таких?

-- Нет, мать,-- выпалил Ким,-- если женщина красива, а главное -- милосердна к голодному.

-- Ответ нищего,-- со смехом сказал сикх.-- Сама виновата, сестра!

Ким умоляюще сложил руки.

-- Куда ты едешь?-- спросила женщина, протягивая ему половину лепешки, вынутой из засаленного свертка. -- До самого Бенареса.

-- Вы, должно быть, скоморохи?-- предположил молодой солдат.-- Не покажете ли нам какие-нибудь фокусы, чтобы скоротать время? Почему этот желтый человек не отвечает?

-- Потому, что он святой,-- свысока произнес Ким,-- и думает о вещах, которые для тебя сокрыты.

-- Это возможно. Мы, лудхиянские сикхи,-- он раскатисто проговорил эти слова,-- не забиваем себе головы богословием. Мы сражаемся.

-- Сын брата моей сестры служит наиком (капралом) в этом полку,-- спокойно промолвил ремесленник-сикх.-- В этом полку есть роты из догр.-- Солдат воззрился на него, ибо догры другой касты, чем сикхи, а ростовщик захихикал.

-- Для меня все одинаковы,-- сказала девица из Амритсара. -- Этому можно поверить,-- язвительно фыркнула жена земледельца.

-- Да нет же, но все, что служат сиркару с оружием в руках, составляют братство, если можно так выразиться. Братство касты -- это одно, но кроме этого,-- она робко огляделась кругом,-- есть узы палтана-- полка, не правда ли?

-- У меня брат в джатском полку,-- сказал земледелец.-Догры -- хорошие люди.

-- По крайней мере, сикхи твои держались такого мнения,-проговорил солдат, хмурясь на сидевшего в углу безмолвного старика.-- Именно так думали твои сикхи, когда две наши роты пришли им на помощь в Пирзаи-Котале; восемь афридийских знамен торчали тогда на гребне. С тех пор еще и трех месяцев не прошло.

Он рассказал о военных действиях на границе, во время которых догрские роты лудхиянских сикхов хорошо себя показали.

Амритсарская девица улыбнулась; она понимала, что рассказчик стремится вызвать ее одобрение.

-- Увы!-- произнесла жена земледельца, когда солдат кончил.-- Значит, деревни их были сожжены и маленькие дети остались без крова?

-- Они уродовали наших убитых. После того как мы, солдаты сикхского полка, проучили их, они заплатили большую дань. Вот как все это было... Это что? Не Амритсар ли?

-- Да, и здесь прокалывают наши билеты,-- сказал ростовщик, шаря у себя за кушаком.

Фонари бледнели при свете зари, когда контролер-метис начал обход. На Востоке, где люди засовывают свои билеты во всякие необычные места, проверка билетов тянется долго. Ким показал свой билет, и ему велели выходить.

-- Но я еду в Амбалу,-- заспорил он,-- я еду с этим святым человеком.

-- Можешь ехать хоть в джаханнам, мне-то что? Этот билет только до Амритсара. Пошел вон!

Ким разразился потоком слез, уверяя, что лама ему отец и мать, что он, Ким, опора его преклонных лет и что лама умрет без его помощи. Весь вагон упрашивал контролера смилостивиться (особенное красноречие проявил ростовщик), но контролер вытащил Кима на платформу. Лама моргал глазами: он не в силах был понять, что происходит, а Ким еще громче рыдал за окном вагона.

-- Я очень беден. Отец мой умер, мать умерла. О милостивцы, если я здесь останусь, кто будет ухаживать за этим стариком?

-- Что... что это такое?-- повторял лама.-- Он должен ехать в Бенарес. Он должен ехать со мною вместе. Он мой чела. Если нужно уплатить деньги...

-- О, замолчи!-- прошептал Ким.-- Разве мы раджи, чтобы швыряться добрым серебром, когда люди вокруг так добры.

Амритсарская девица вышла, захватив свои свертки, и Ким устремил на нее внимательный взор. Он знал, что подобные женщины обычно щедры.

-- Билет, маленький билетик до Амбалы, о Разбивающая Сердца!-- Она рассмеялась.-- Неужели и ты не милосердна? -Святой человек пришел с Севера?

-- Он пришел издалека, с самого далекого Севера, с Гор,-воскликнул Ким.

-- Теперь на Севере снег лежит в горах между соснами. Мать моя была родом из Кулу. Возьми себе билет. Попроси его благословить меня.

-- Десять тысяч благословений,-- завизжал Ким.-- О святой человек! Женщина подала нам милостыню, женщина с золотым сердцем, так что я смогу ехать вместе с тобой. Побегу за билетом. Девица взглянула на ламу, который машинально вышел на платформу вслед за Кимом. Он наклонил голову, чтобы не смотреть на нее, и забормотал что-то потибетски, когда она уходила с толпой.

-- Легко добывают, легко и тратят,-- ядовито проговорила жена земледельца.

-- Она приобрела заслугу,-- возразил лама.-- Наверное, это была монахиня.

-- В одном Амритсаре тысяч десять таких монахинь. Иди обратно, старик, не то поезд уйдет без тебя,-- прокричал ростовщик.

-- Хватило не только на билет, но и на чуточку пищи,-сообщил Ким, прыгая на свое место.-- Теперь ешь, святой человек. Гляди! День наступает.

Золотые, розовые, шафранные, алые курились утренние туманы над плоскими зелеными равнинами. Весь богатый Пенджаб открывался в блеске яркого солнца. Лама слегка отклонялся назад при виде мелькающих телеграфных столбов.

-- Велика скорость этого поезда,-- сказал ростовщик с покровительственной усмешкой.-- Мы отъехали от Лахора дальше, чем ты успел бы пройти за два дня. Вечером приедем в Амбалу.

-- Но оттуда еще далеко до Бенареса,-- устало молвил лама, жуя предложенные Кимом лепешки. Все пассажиры развязали свои узлы и принялись за утреннюю еду. Потом ростовщик, земледелец и солдат набили себе трубки и наполнили вагон удушливым, крепким дымом; они сплевывали и кашляли с наслаждением. Сикх и жена земледельца жевали пан, лама нюхал табак и перебирал четки, а Ким, скрестив ноги, улыбался, радуясь приятному ощущению в полном желудке.

-- Какие у вас в Бенаресе реки?-- неожиданно спросил лама, обращаясь ко всему вагону вообще.

-- У нас есть Ганга,-- ответил ростовщик, когда тихое хихиканье умолкло. -- А еще какие? -- Какие же еще, кроме Ганги?

-- Нет, я имел в виду некую Реку Исцеления.

-- Это и есть Ганга. Кто искупается в ней, очистится и пойдет к богам. Я трижды совершал паломничество на Гангу,-- он гордо оглянулся кругом.

-- Ты в этом нуждался,-- сухо сказал молодой сипай, и смех путешественников обратился на ростовщика.

-- Очиститься... чтобы вернуться к богам,-- пробормотал лама,-- и вновь вращаться в круговороте жизни, будучи по-прежнему привязанным к Колесу!-- Он с раздражением покачал головой.-- Но, может быть, здесь ошибка. Кто же вначале сотворил Гангу?