По сути это был город, размерами не уступавший многим славным городам на Юге, но раз в несколько недель этот город снимался с места и перемещался степными шляхами, пока не находил новое место.
Сейчас под руководством царского распорядителя, старого раба-кхитайца, жители передвижного города принялись организовывать великую тризну.
Умельцы-ремесленники сделали из дерева и глины куклу в рост человека и придали ей удивительное сходство с погибшим сыном кагана. Они облачили куклу в лучшие одежды и вложили ей в руки длинный тяжелый меч. В настриженные с конской гривы волосы куклы они вплели цветы.
Шаманы-гирканцы пели и плясали вокруг куклы, пока не пали в изнеможении. Тогда им поднесли вина и хлеба, и они принялись пировать прямо тут.
Молодые мужчины отправились к ближайшей роще за деревом больших помостов и дровами для костра.
Застучали топоры, тяжело рухнули на землю вековые деревья, и врываясь копытами в землю тяжелые тягловые кони потащили поваленные стволы. Меж тем дети и подростки постарше собирали вязанки хвороста из ветвей и кустов, которые тут же рубили короткими ножами, которые полагались в подарок каждому киммирай на девятый день рождения. На восемнадцатилетние киммирай должен был получить длинный меч, если оказывался достоин его носить.
Вздыхая и воздевая очи небу, кхитаец отсчитал полдюжины кувшинов горючего масла.
На вершине холма киммирай быстро сложили огромный костер.
В то же время низкие, на ножках всего в два дюйма, столы из богатых шатров и просто доски укладывались там, где вечером будет пировать племя.
Сегодня будут поминать чистокровного киммирай, сына кагана, а потому рабам, данникам-гирканцам, полукровкам из рядов сыновей ночи и чужестранцам не место у пиршественных столов.
Киммирай резали скот, кипятили воду в котлах, месили тесто в тазах.
Слуги кагана несли бесчисленные бурдюки, кувшины и бочонки вина.
Сегодня все упьются до беспамятства.
Грим с интересом наблюдал за этими приготовлениями.
Чем-то они очень походили на обычаи, принятые у него на родине.
Но смысл некоторых действий он не понимал. Например, чему должны служить два столба, установленные среди погребального костра?
В лагере царило странное оживление.
Предстоял, несомненно, праздник, но праздник, посвященный горю, а не радости.
В табунах отловили и привели девять буйных, сильных коней, которых привязали неподалеку от кострища.
Всюду расстилали ковры и войлоки, складывали дрова для костров.
Каррас не показывался народу. Все приказы его передавались через кхитайца.
После полудня отыскали Дагдамма, который оказался не вполне трезвым, но все же стоял на ногах и говорил, как будто разумно.
Каган приказал ему явиться к себе, и отец с сыном о чем-то долго разговаривали.
Наконец, вечером все было готово.
Пиршественные столы ломились от яств, а на костер водрузили изображение Конана, сработанное с таким мастерством, что Грим невольно вздрогнул, поразившись сходству.
Самого Грима, хотя он и был чужак, не изгоняли. Снова спасибо священному коню - подумал асир и улыбнулся в бороду. Не состоявшаяся казнь как будто пробудила в нем интерес к жизни, но пока еще не в полной мере.
Он занял уже привычное место - в нескольких шагах от шатра кагана. Глупый белый конь, сытый и усталый, стоял спокойно, не стараясь никого укусить, или напакостить иным образом. Хранитель сидел рядом, держа в руке веревку, накинутую на шею священного животного.
Грим был одет в подаренные ему нарядные вещи, но вооружен только своим коротким мечом. Иное оружие надо было заслужить или попросту добыть в бою.
Из шатра вышел Каррас.
Вид его был нелеп, и какой-нибудь глупый чужак, ничего не знавший об обычаях киммирай, пожалуй, рассмеялся бы при виде степенного немолодого мужчины, который обрил себе голову, оставив лишь одну длинную прядь у лба, лицо и руки вымазал пеплом и шел босым.
Но киммирай при виде кагана, погруженного в глубочайший траур, взвыли пронзительными голосами, полными тоски.
Старухи взялись причитать без слов.
Женщины плакали, большинство - искренне.
Мужчины выли волками.
Каррас взошел на свой помост. Он не принял обычной для него позы, не сел, подвернув ноги, а опустился на колени. Потом он упал ниц. Подскочили телохранители, и подняли кагана.
Это был ритуал, на самом деле его не поразила слабость, но выглядела сцена удивительно искренней.
- Где старший сын мой, Конан? - спросил Каррас, обводя взглядом собравшихся так, будто на самом деле рассчитывал увидеть в их рядах своего сына.
- Вот твой сын! - кричали из толпы, указывая лежащее на костре изваяние.
- Где сын мой, Конан? - повторил свой вопрос каган.
Трижды повторял он свой вопрос и трижды получал ответ, пока наконец не обернулся к погребальному костру.
- Сын мой! - вскричал каган. - Что случилось с тобой?
И старый жрец-киммирай, наследник древней мудрости друи, ответил голосом глухим и страшным.
- Чародейка Айрис выпустила мою кровь, Доржа-хан сожрал мое сердце. Три года блуждала тень моя по степи неупокоенной.
- Мы успокоим твою тень, и ты сумеешь взойти в небесный чертог героев. Я клянусь тебе в этом, сын мой, Конан. Твоя очередь, Дагдамм, выйди и отправь к брату верных скакунов, чтобы легко скакал он по всем девяти небесам.
Полуобнаженный Дагдамм с кривым ножом к руке, подошел к коням.
Он схватил саврасого за гриву, и перерезал ему горло. Хлынула кровь, животное забилось и стало заваливаться набок. Остальные кони испуганно заржали, но их держали крепко. Еще восемь раз вздымался нож Дагдамма и еще восемь туш одна за другой рухнули к подножию холма.
Царевич был весь с ног до головы залит кровью, бешено горели глаза на измазанном алым лице.
Дагдамму подали топор, и он обезглавил коней так же одного за другим.
Потом его люди отнесли головы и возложили их на костер, а туши потащили дальше. Мясо будет зажарено, сварено, запечено, потушено и приготовлено любыми другими способа и съедено во время пиршества.
- Теперь моему сыну есть на ком скакать. Кто же будет стеречь его покой?
К Дагдамму подтащили старого волкодава с облезлой шкурой. Некогда это был могучий зверь, но сейчас он еле волочил ноги от дряхлости и только тоненько взвизгнул, когда Дагдамм пронзил его грудь.
Пса тоже положили на костер.
- Кто будет служить моему сыну, кто подаст ему чашу кумыса, кто снимет с него сапоги, кто сварит для него пищу?
Воцарилось молчание. Киммирай обычно не приносили в жертву людей, кроме исключительных случаев, связанных с большой войной или эпидемией, и ограничивались тем, что сжигали чучела, изображавшие слуг. Но потом раздался старческий голос.
- Великий господин, разреши мне уйти вместе с твоим славным сыном на небеса!
Вперед шагнул согнутый старостью раб-вендиец. Всех прочих рабов погнали из лагеря, но этому разрешили остаться ввиду близости его к семье кагана. Старый Пурушта был слугой Конана и Дагдамма, когда они были малыми детьми, и ходил за ними внимательнее любой няньки.
- Великий каган. - с трудом опустился на колени Пурушта. - Окажи мне честь, дай мне уйти с Конаном!
- Да будет так. - кивнул Каррас. - В знак благодарности за твою службу, мы окажем тебе особую милость. Ты ляжешь на костер уже мертвым.
- Я твоя жертва, великий каган, пусть сбудется реченное тобой. Правь же девяносто девять лет, мой повелитель.
Пурушта проковылял к Дагдамму.
Царевич положил огромные руки ему на голову. Те, кто стоял близко, разглядели в глазах Дагдамма смятение. Он не хотел убивать своего слугу, который бинтовал его первые раны и рассказывал ему на ночь сказки. Но Пурушта шепнул что-то, и Дагдамм закрыл глаза, а затем в одно движение сломал тонкую шею.
Толпа дружно выдохнула. Пурушта был всего лишь рабом, но поступок его свидетельствовал о большой силе духа. Так раб показал владыкам Степи, что значит настоящая верность.