— Хватит! — по-интеллигентски вяло врубился кулаком в поверхность стола Русаков. — Прекрасно знаешь: по поводу «Елисеевского» — вопрос не ко мне, а к предшественнику.
Биография Веденина, этого пятидесятипятилетнего функционера, могла служить образчиком партноменклатурного восхождения, во время которого бывший секретарь комитета комсомола с техникумовским образованием одного из степных краснодарских совхозов прошел, получив заочное образование, путь до первого секретаря райкома комсомола, а затем и первого райкома партии. А еще в свое время он успел поработать инструктором и завотделом крайкома… Но если для многих функционеров его поколения партийная карьера на этом и завершалась, то Веденин вовремя был замечен и оценен будущим руководителем страны, и теперь вот пребывал в ипостаси помощника генсек-президента.
По самому нутру своему человеком он был алчным, скрытным и беспредельно завистливым, однако существовало важное деловое качество, благодаря которому его покровители предпочитали закрывать глаза на все прочие проявления характера Веденина. Это был хозяйственник до мозга костей, идеально приспособившийся к социалистическому строю, а главное, обладающий удивительной способностью «рыть землю» по любому случаю, и «доставать из-под земли» даже то, чего, казалось, не существовало не только в магазинах и на базах спецраспределителей, но и в самой природе. Причем в этих вопросах на него всегда можно было положиться.
Как бы там ни было, а супруга генсек-президента Лариса Акимовна и ее ближайшее окружение души в Веденине не чаяли. И даже в кличку «Завхоз», которая приклеилась к нему еще в совхозные времена, не вкладывали ни сарказма, ни пренебрежения, сводя ее до констатации факта.
Кстати, ни для кого не было тайной, что по номенклатурным ступеням власти Иван Григорьевич восходил только благодаря женам своих шефов, путь к душам которых, однако, находил не через ухаживание и постель, поскольку всем было известно, что он «не по этому делу», а через склады и подсобки магазинов.
— Ну и где там эта «группа товарищей»? — со злой иронией поинтересовался Русаков у начальника охраны, убеждаясь, что попытка «расколоть» своего помощника-«завхоза» ни к чему не приводит.
— Терпеливо ждут вашего приглашения, товарищ Президент, — по-армейски четко и лаконично доложил полковник.
— В твоем кабинете ждут?
— Никак нет, — ответил Буров с такой уверенностью в голосе, что у Русакова не осталось причин для подозрений в его неискренности. — Однако настроены решительно.
— Это ж, в каком таком смысле — «решительно»?
Полковник опять замялся. Он, потомственный военный, пребывавший «под погонами» с суворовского училища, привык к четким однозначным приказам и столь же четким, лаконичным ответам. А здесь, в охране резиденции генсек-президента, куда его, профессионального спецназовца — бывшего «морского котика», а затем офицера Главного разведуправления Генштаба армии — засунули непонятно с какой радости, все время приходилось подстраиваться, разводить дипломатию и всячески выворачиваться. Это-то и вызывало у сурового, физически крепкого офицера чувство некоей «проституирующей», как он сам выражался, неловкости. Вот и сейчас его охватывало именно такое ощущение.
— …Решительно дождаться вашего приглашения, товарищ Президент, — в очередной раз извернулся Буров.
— Разве что… Ладно, давай их сюда, коль уж моя охрана щелкает каблуками перед каждым генералом госбезопасности…
«А ты что ожидал, что мы начнем их отстреливать?! — мысленно огрызнулся полковник. — Довел страну — великую страну — почти до полного развала, полного раздрая, и еще и выпендривается! Хочешь, чтобы мы гнали эту “группу товарищей” отсюда?! Тогда в чем дело? Прикажи — и мы их погоним. Но сначала прикажи!».
4
Уже в течение часа референт-адъютант соединял шефа госбезопасности только с тем узким кругом людей, которые были указаны в списке, составленном самим генералом.
Он еще не знал, что очень скоро эти люди станут костяком нового высшего руководства страны — некоего «Госкомитета по чрезвычайному положению», но по взволнованности голосов и по самому подбору посетителей давно определил: эти люди задумали что-то очень серьезное. Нечто такое, о чем ему не только не положено было знать, но и категорически не полагалось догадываться.
Правда, появилось в этом «списке избранных и допущенных» и несколько, на первый взгляд, совершенно «необъяснимых» людей. Как, например, шеф кагэбэ по Казахстану, называя которого, Корягин проворчал: «Да, и обязательно дозвонитесь мне до главного казахского кагэбиста Воротова. Понять не могу, почему я до сих пор не убрал его!»