Разумеется, много говорили о Востоке, но совсем не с тех точек зрения, что энтузиасты Довилля или Ривьеры. Многие из этих мужчин и женщин жили в Индии, в малайских странах, в Японии или открытых портах Китая, жили, зарабатывая там кусок хлеба, а не потому, что грезили о волшебных снах Востока. Для таких его романтические краски поблекли. И исписанные страницы их трудовой жизни имели траурную рамку недовольства, тоски по родине, куда они так охотно возвращались в редкие периоды отдыха и где, казалось, не находилось для них ни места, ни занятия. Это были члены британской диаспоры: только их Сион оказывался для них скорее сладким воспоминанием, чем настоящим родным домом.
— Да, — говорили они о стране изгнания, — очень живописно.
Но их лица, морщинистые или бледные, их озлобленность и молчаливость говорили о годах усилий и тяжелом добывании денежных средств в странах, где развлечений мало и их трудно найти, где климатические условия неблагоприятны, где угрожает лихорадка, где белое меньшинство живет, как солдаты в одиноком форте, вечно подозревая и опасаясь, вечно настороже.
Самым надежным из телохранителей Асако был ее соотечественник Камимура, сын известного японского государственного деятеля и дипломата; он, окончив курс в Кэмбридже, возвращался на родину первый раз за многие годы.
Это был ловкий, красивый юноша, очень спокойный и утонченный, казавшийся даже немного женственным из-за преувеличенной изящности и мелочной заботливости о своем костюме и своей особе. Он избегал всех, кроме Баррингтонов, вероятно потому, что сходство положения перекидывало мост между ним и его соотечественницей.
У него был высокий лоб мыслителя, красивые, глубокие, темные глаза, как у Асако, изогнутые саркастические губы, нос почти орлиный, но с чересчур низким переносьем. Он читал все, помнил все и был лучшим в университете игроком в лаун-теннис.
Он возвращался в Японию, чтобы жениться. Когда Джеффри спросил, кто его невеста, он ответил, что еще не знает, но родственники скажут ему, как только он приедет в Японию.
— А вы совсем не имеете голоса в этом деле? — спросил англичанин.
— О нет, — отвечал он, — если она мне не понравится, я могу не жениться; но, разумеется, выбор ограничен и я должен стараться не быть слишком требовательным.
Джеффри подумал, что вследствие его принадлежности к высшей аристократии очень немногие девушки в Японии были достойны его руки.
Но Асако задала вопрос:
— Почему выбор так невелик?
— Видите ли, — сказал он, — так мало девушек в Японии могут поговорить и по-французски, и по-английски, а так как я поступаю на дипломатическую службу и должен буду скоро опять покинуть родину, это совершенно необходимо; кроме того, она должна пройти хорошую школу.
Джеффри едва смог удержаться от смеха. Идея выбирать жену, как гувернантку, на основании ее лингвистических познаний, показалась ему необычайно комичной.
— И вы не боитесь поручать другим, — спросил он, — устраивать ваш собственный брак?
— Конечно, нет, — сказал молодой японец, — это мои родственники и хотят мне добра. Все они старше меня и имеют опыт в своей семейной жизни.
— Но, — сказал Джеффри, — ведь вы видели: ваши друзья в Англии выбирают сами и влюбляются и женятся по любви.
— Некоторые их них выбрали для себя и женились на трактирных горничных и на разведенных особах именно потому, что влюбились и действовали без контроля. Этим они опозорили свою семью и, вероятно, теперь очень несчастливы. Я думаю, они сделали бы лучше, если бы поручили выбор родным.
— Да, но другие, которые женились на девушках их класса?..
— Я считаю их выбор в действительности вовсе не свободным. Не думаю, чтобы больше всего привлекала их сама девушка. Их подталкивали расчеты и желания окружающих. Это своего рода магнетизм. Родители юноши и родители девушки устраивают брак силой воли. Это тоже хороший способ. Он не очень отличается от нашей, японской системы.
— Разве вы не думаете, что в Англии женятся потому, что любят друг друга? — спросила Асако.
— Может быть, и так, — возразил Камимура, — но в нашем, японском языке нет слова, которое точно значило бы то, что у вас слово «любовь». Поэтому, говорят, мы и не знаем, что такое любовь. Может быть, это и так. Во всяком случае, мистер Баррингтон не захочет, кажется мне, учиться японскому.