Император вежливо промолчал. От царицы можно было ждать любых сюрпризов.
Они шли в сопровождении многочисленной свиты: Екатерина — в просторном сером платье, маскировавшем ее рыхлую фигуру, Иосиф с желтым болезненным лицом — в черном фраке, а вокруг радовала глаз зелень, ярко светило солнце, покрывались цветом молодые херсонские сады, игриво посверкивал Днепр, туманились вербовые заросли на его левом берегу. А впереди, на стапелях, словно бы повисли в воздухе могучие парусники.
Первым, поднимая широкой кормой шумный вал, сошел на воду линейный трехдечный корабль со ста двадцатью пушками. Когда улеглось кипение волн и корабль развернулся бортом к берегу, над его выгнутым, будто тугой лук, форштевнем-волнорезом заблестели золотые буквы «Иосиф Второй».
Император поблагодарил Екатерину за такой приятный сюрприз.
— А вы знаете, граф, — лукаво прищурилась она, — я повелела назвать корабль вашим именем не без тайного умысла. Если турки нападут, вы хочешь не хочешь будете воевать на нашей стороне.
— Государыня, — высокопарно ответил Иосиф, — как союзник и верный слуга, я всегда к вашим услугам. Только думаю, Османская империя не осмелится теперь воевать с Россией.
— О-о-о, плохо вы знаете султана и великого визиря, — возразила Екатерина. — Осмелились же вчера их корабли и фрегаты нагло войти в лиман, лишив нас возможности побывать в Кинбурне.
— Полуостров — территория России, — вскинул брови император, — и посещение крепости...
— Я не могу приглашать такого высокого гостя, — не дала ему закончить царица, — лицезреть военные парусники Гасана-паши. Послезавтра отправляемся в Тавриду. Пусть Григорий Александрович, — обернулась к Потемкину, шедшему следом, — лучше покажет нам в Севастополе русский флот.
А под грохот артиллерийского салюта и дружный стук топоров мастеровых, которые обрубали дубовые держатели, на воду уже сходили линейный корабль «Владимир» и фрегат «Александр».
Он ждал этого момента с самого утра, когда их суда снялись с последней стоянки перед Херсоном. После Кичкаса и Хортицы Днепр тек привольнее. Его правый берег здесь был ниже, и раздольная степь просматривалась на добрый десяток верст. А слева колыхались, шелестели бесконечные плавни, и в их монотонный шум вплетался плеск воды от весел галер.
Бондаренко греб теперь вдвоем с Лукой — суровым молчуном, слабосильный напарник которого остался на «Сейме». Их да еще нескольких самых крепких перевели на «Десну», где не хватало гребцов. Еще в Кодаке, перед порогами, с верхней палубы галеры сняли громоздкие павильоны, причудливые башенки, и длинное, обтекаемое судно словно бы вылущилось из тяжелой, несуразной скорлупы, стало скоростным, легко подчинялось рулю и веслам.
К Херсону подходили в полдень. Уже хорошо виднелись спущенные на воду корабли, острый шпиль адмиралтейства, какое-то белокаменное здание, и Петро, рассматривая с палубы город (шли под парусами), ощущал неизведанное волнение. Заканчивались его долгие и нелегкие странствия. Оставалось разыскать Андрея, а вдвоем они одолеют любую беду. Петро был уверен, что здесь, в Херсоне, обязательно узнает о товарище, если, конечно, он обретается в этих краях. Во всяком случае, не хотел терять веру. Поэтому и ждал с волнением берега, твердой земли под ногами.
На Петра произвели наибольшее впечатление многолюдность города, деловая суматоха. В гавани проворные матросы таскали по длинным трапам на купеческие суда тяжеленные тюки и тугие мешки с зерном. Возле верфи на смазанной клейкой влажной глиной и плотно утрамбованной земле голые до пояса мастеровые обтесывали острыми топорами, подправляли рубанками, фуговали длинные янтарно-желтые лесины. Три уже готовые мачты поднимали талями на фрегате, стоявшем на якоре неподалеку от берега. Над тихой водой звучали многоголосые команды: «По-о-о-шла! И-и-иеще! И-и-еще раз!» С грохотом катились по мостовой четырехволовые фуры. На каждой лежали чугунные пушечные стволы. В гавани фуры останавливались, и пушки перекочевывали по наклонным доскам на шаланды, которые сразу же отплывали к кораблям-новостройкам.
Много всякого люда суетилось возле торговых рядов. В проходах между лавочками сновали разносчики горячих ватрушек, вяленой днепровской тарани. Смуглые греки наперебой подзывали к своим ларькам, возле которых щекотали нос острые запахи пряностей.
— Ну, цего прохос мимо; Цего товар не щупай! — выбежав из-за прилавка, тронул Петра за плечо юркий лавочник с аккуратно подстриженной смоляной бородкой. Он окинул глазами фигуру парня и пощелкал языком: — Ай-ай! Такой богатир, а цоботи срам. Как мозно? — Он снова метнулся к прилавку — и уже в руках у него лоснился, извивался, будто живой, кусок мягкой, хорошо выделанной кожи.