И эти торопливые выстрелы почти в упор, с воды, и вероломные действия мелководных шебек возмущали Петра, разжигали в нем ненависть к врагу. Теперь он уже не думал о смерти, не боялся, что галеру могут вместе с ним взорвать, разнести вдребезги турецкие ядра. Он жаждал боя. Открытого и беспощадного.
В кабельтове[130] от шебеки галера круто развернулась и сотряслась от оглушительного залпа восьми трехфунтовых пушек. Грянул с носовой части единорог. Петро увидел, как взлетели обломки разбитого бушприта[131] застигнутой врасплох шебеки, полыхнул огонь на ее корме, и, подчиняясь общей команде, приник к борту с ружьем.
Он уже ничего не замечал вокруг. Стрелял, тотчас же заряжал ружье и снова прижимал его к плечу, ощущая, как резко дергается, будто хочет вырваться из рук, его длинный ствол. Рядом тоже гремели выстрелы, судно раскачивало, как в бурю, после каждого пушечного залпа. Но Бондаренко лишь крепче упирался ногами в просмоленные доски палубы. С охваченной пламенем кормы шебеки перепуганные турки прыгали в воду, барахтаясь и утопая, а с поврежденного ядрами носа еще пытались отстреливаться. Одна пуля, прожужжав шмелем, отколупнула щепку с дубового стояка возле самой щеки Петра, другая ударила в борт ниже веслового отверстия. Непостижимое упорство матросов поврежденной турецкой шебеки еще сильнее разъярило Петра. «Огрызаетесь теперь! — прошептал он яростно, до боли в пальцах сжимая ствол ружья. — Недолго уже...» Перед глазами неожиданно сверкнуло, ослепило, в лицо, в грудь ударила тугая, жаркая волна. Последнее, что задержалось в сознании, — это словно бы проваливается он в какую-то черную, душную пропасть.
Петро пришел в сознание, когда «Десна» подходила уже к Кинбурну. Крепостная артиллерия вела огонь по турецкой флотилии, которая растянулась вдоль косы, и над галерой время от времени пролетали ядра. Лежал на палубе. Матрос-напарник прикладывал к его лбу мокрую льняную тряпку.
— Где мы? Что со мной? — спросил, пытаясь поднять тяжелую, будто свинцовую голову.
— Видишь?! — не отвечая, склонился над ним матрос.
— Вижу, а что? — удивленно посмотрел на него Петро.
— Ну и слава богу, — выпрямился напарник. — А то я уже боялся беды: брандскугель взорвался вот здесь, на палубе, — показал на обугленные доски. — Тебе прямо в лицо огнем полыхнуло. Вот я и боялся, что глаза выжгло. Но все обошлось. — Он помог Петру встать на ноги и, поддерживая его, подвел к скамье гребцов.
Но Бондаренко не сел. Пересиливая слабость в ногах, сам подошел к бортовому отверстию и, подняв ружье, которое уронил тогда на палубе, посмотрел на лиман. Поодаль догорала, погрузившись до половины в воду, подбитая ими шебека. Еще одна, с зияющими пробоинами в бортах, тонула ближе к Кинбурну.
— Это та, которая в нас брандскугели швыряла, — сказал напарник. — Ее с крепости продырявили — тремя ядрами подряд. Легли одно в одно, сам видишь.
— Что ж, они искали свою смерть, — проговорил Петро, пристально всматриваясь в близкий берег.
Бой кипел уже неподалеку от крепости. И хотя турецкая флотилия дальше и дальше вытягивала свой левый фланг, ее артиллерия молчала, потому что снова войска, сойдясь врукопашную, смешались. Раздавались только ружейные выстрелы, лязг железа, надрывное, холодящее душу ржание раненых коней, густой и незатихающий, как шум бушующего моря, гул тысяч людских голосов.
Бондаренко не отрываясь следил за битвой, с холодком в душе наблюдал, как сокращается расстояние между кровавой сшибкой, развернувшейся на всю ширину косы — от моря и до лимана, и невысоким земляным валом крепости. Боковым зрением заметил на берегу еще какое-то движение. Перевел взгляд влево. Из глубины полуострова, со штыками наперевес, к Кинбурну ускоренным маршем подходили военные колонны. Вот уже они поравнялись с вагенбургом... Видно было, как мушкетеры готовятся с ходу атаковать врага. Одновременно из-за южного вала выскочили конные эскадроны.
С кораблей турецкой флотилии, наверное, тоже заметили подход свежих русских войск. Два фрегата и стая шебек, опережая одна другую, понеслись под парусами к берегу. Они торопились, чтобы успеть, пока мушкетерские роты не кинулись в штыковой бой, смести их картечным смерчем. Бондаренко мгновенно понял этот маневр и, когда прозвучала команда: «Атакуем вражеские корабли!» — стоял уже с заряженным ружьем возле веслового порта.