— Где?
— Увидишь.
Они подошли к бересту, возвышавшемуся стражей над ночным лугом. Неподалеку виднелась копанка, над нею — знакокомый Андрею шалаш. Вдвоем с Петром они когда-то в косовицу смастерили его здесь. В нем и ночевали, чтобы утром, пока роса, пока солнце не припекает, пройти несколько ручек. Здесь же, в копанке, и вода ключевая. Холоднющая, аж зубы ломит. Рай... Только вот спина дугою целый день. И пот ручьями...
Остановились под берестом. Ярина прислушалась, позвала негромко:
— Петро!
В густой кроне зашелестело, и из нее выпорхнул дикий голубь. Трепеща крыльями, поднялся и полетел в сторону Нехворощанского урочища, которое темнело вдали.
— Вспугнули птицу. — Девушка растерянно проводила голубя взглядом. — А куда же девался Петро?
Ее обеспокоенность передалась и Андрею. Но когда из темноты вынырнула знакомая стройная фигура, у обоих отлегло от сердца.
— Пришли! — увидев их, обрадовался Петро. — А я уже не знал, что и думать. На всякий случай манатки в буераке перепрятал. Как тебе, — кинулся к Андрею, — очень больно?
— Э-э, что там боль, — махнул рукой Чигрин.
Он крепко обнял товарища. Прижал бы к сердцу и Ярину, но не мог позволить себе такого.
— Спасибо тебе. — Взял обе ее руки в свои и почувствовал, как они дрожат. То ли от холода, то ли от страха. За них? За себя? Разве он знал.
Голова шла кругом, все в ней перепуталось — холодная каменная яма и звездная Большая Медведица на небе, призрачные сновидения и горячий шепот девушки, который словно бы развеял гнетущий мрак, побег из ненавистного имения и... это вот прощание. Может, и навсегда. Не хотел верить. Гнал от себя мрачные мысли, а они возвращались снова и снова, ложась на сердце тяжелым грузом. Как быстро оборвалось его счастье, развеялись радужные мечты...
— Пошли с нами, — сказал то, что рвалось из сердца, хотя и не надеялся на ее согласие.
Ярина подалась вперед. В глазах у нее сверкнули слезы.
— Пошла бы, Андрей, куда угодно, ненавижу панское дворище. — Голос ее задрожал. — Ты еще всего не знаешь о Шидловском, Велигуре... — Она опустила голову. — Только как же я могу отца покинуть? Не обращай внимания на его суровый вид. На самом деле он добрый, чистый и... несчастный. Куда мне без него... А вам пора. Идите в урочище, а то как нагрянут на конях — не убежите.
— Когда же мы увидимся?
— Не спрашивай.
Неожиданно для Андрея она порывисто высвободила руки и, нежно обвив ими его крутую шею, поцеловала в губы.
— Прощай! Будьте осторожны, и пусть вам везет в дороге.
Андрей еле удержал себя, чтобы не броситься следом за девушкой, которая быстро шла лугом. Понимал, что им надо торопиться, однако ноги не слушались. Он чувствовал на губах горячие уста Ярины, и потому все, чего боялся раньше, казалось теперь мелким и незначительным.
— Пора трогаться, — слегка прикоснулся к его плечу Бондаренко.
— Куда? — посмотрел на него Андрей затуманенными глазами.
— Как куда? В урочище, в дебри, подальше от этих нелюдей и их собак, пускай беснуются тогда! — Гневный голос Петра окончательно вернул Чигрина к действительности.
Он снова услышал, как шумит высоко над головой могучая крона береста, как покрикивает в зарослях одинокий сыч, увидел глубокое, усеянное холодными льдинками-звездами небо и только теперь почувствовал, как дрожит все его тело.
— Ну чего же мы стоим? — глядя на его съежившуюся фигуру, с нетерпением переспросил Бондаренко. — На тебе вон сорочка — одни клочья. И голодный же, наверное. А я там кое-какую одежку и харчи прихватил...
Андрея уже не нужно было уговаривать. Оглянувшись на луг, на ольшаник, через который возвращалась к своему отцу Ярина, он направился к видневшемуся неподалеку урочищу.
По крутому склону они спустились в глубокий овраг, поросший терном, шиповником, еще какими-то колючими кустарниками. Сквозь переплетение ветвей над головой скупо просвечивали звезды. Во рву, между корневищами старых, полуистлевших верб, журчал ручеек.
Петро остановился возле корявого дерева, вытащил из дупла какой-то узел и протянул Андрею:
— Возьми, здесь кобеняк[30], сапоги и харчи. Ярина собрала.
Ярина... Теплом и грустью отозвалось в Чигрине услышанное имя. «Выходит, верила, что спасет меня, хотя и рисковала», — с волнением подумал он. И, как никогда, ему захотелось жить. Наперекор судьбе, наперекор врагам своим идти, продираться сквозь эти колючие заросли вперед. Еще не знал, не думал даже, какая перед ними простелется дорога, где найдут прибежище, но был уверен, что не отступит, не согнется перед такими, как Велигура, будет бороться, сколько сил хватит.