— Неужели отстроил? — удивился Чигрин, посматривая на густое переплетение дерезы.
— А то как же! Дубраву за Хрящеватым курганом вырубил начисто. Мастеров разных навез из самого Киева. Гнули спины на этих кругах до самого Рождества. Стыли на морозе, недоедали... Даже вспоминать не хочется. А куда денешься?
Журба снял с рогулек и поставил перед гостем чугунок с ухой.
— Ешь, пока не остыло, — расшевелил палкой жар, который уже стал покрываться седым пеплом, и улыбнулся какой-то своей мысли. — А весной, когда уже убыла вода в Днепре и начали сеять хлеб, — заговорил словно сам с собой, — новое имение вспыхнуло так, что уже и тушить его было ни к чему — со всех сторон. Горело два дня и две ночи, сажа вверху летала, будто стая черных ворон.
— Все-таки прикончили помещика? — с надеждой в голосе спросил Андрей.
— Где там! Снова ускользнул! Такая дрянь ни в огне не горит, ни в воде не тонет. Поговаривали, правда, что вроде бы околел той осенью — от злости. А сынок — вылитый папаша — проклял это место на веки вечные. Крестьян своих распродал, а сам якобы метнулся куда-то на Буг. Там, говорят, земли у него еще больше.
Чигрин слушал рассказ Журбы, а у самого перед глазами оживала собственная жизнь: изнурительная работа в помещичьих имениях, стычки, побеги, скитания. Чего только не изведал он за свои короткие двадцать пять лет! Может, из-за того, думал он, и приходится страдать, что не молчал, когда видел несправедливость, никогда не позволял унижать собственное достоинство.
— Потому-то и не советую я тебе появляться на том Гарде, — светил в темноте угольком трубки Данила Журба. — Упаси боже попасть на глаза сынку Равленки или пришельцам ненасытным.
— А куда же мне, в монастырь? — спросил Андрей, с грустью вспомнив своего товарища.
— Ну да, с твоей силушкой только поклоны бить, — услышал едкое. — Хочешь, оставайся здесь.
— На проклятом месте? — в свою очередь уколол Чигрин.
— Кому проклятое, а кому и святое, — не сразу ответил Журба. — Мне здесь век доживать, а ты — вольный казак. И знаешь, что я тебе скажу, хлопче? Пойди к Грицку Нечесе, не пожалеешь.
— Что-то не помню я такого, — наморщил лоб Андрей.
— Вот так раз! А еще хвалился, что из казаков, — удивился Журба. — Кто же на Сечи про Грицка не слышал, заступника нашего!
— Постойте, дедушка, не про Потемкина ли вы говорите? — оживился Андрей.
— Потемкин — это для панов больших, графов там и князей из Петербурга, — сказал Журба. — А в нашем Кущевском курене он значился как казак Нечеса — верный товарищ...
— Хо-о-орошего товарища вы себе нашли, — не удержался Чигрин, — он от Коша и следа не оставил, даже свой курень разнес до основания, а казаков панам раздал. Вот уж заступничек!
Данила будто поперхнулся. Хотел сразу ответить Андрею, но только безмолвно шевелил губами.
— И кто тебе, парубче, наплел глупостей? — сказал наконец обиженно. — Разрушал все Текелия, енерал царицын, он Сечь испоганил. Я сам видел, как его войско громило курени наши, как связывали и бросали в погреб всех, у кого было оружие и кто защищался.
— А Потемкин вроде бы и не знал об этом? — сдерживая в себе возмущение, кинул Андрей.
— А кто бы ему сказал? Да Грицко мигом прискакал бы на Сечь. Окрутила его царица, вокруг пальца обвела, а войско аж из турецких земель послала, тайком от Нечесы.
— Тайком?! — Чигрин чувствовал себя обманутым. Недоумевал: подшучивает над ним Журба или в самом деле верит собственным байкам. — А кто прогнал казацкую депутацию, кто кричал Головатому, что Сечь как бельмо на глазу и не может дальше существовать?..
— Чего только не болтали, а ты слушал, — повел на него белками глаз Данила, и Андрею даже не по себе стало от этого косого взгляда. Он мысленно даже упрекнул себя: «Неблагодарный, с тобой обошлись по-человечески, приютили, накормили, почему же ты перечишь старому человеку, почему уперся, будто сам ездил в Петербург с этой депутацией? А где ты был, что знаешь?»
Данила молчал, сидел, сгорбившись, над угасшим уже костром, и Чигрин, чтобы хоть как-нибудь загладить свою вину, спросил примирительно:
— А где же теперь искать этого Потем... Грицка Нечесу? — поправился он.
Журба поднял свое ястребиное лицо, с близкого расстояния посмотрел Андрею в глаза, будто именно в них должен был найти ответ.