Андрей сошел со шляха и двинулся дальше напрямик, по росе, вдыхая терпкие осенние запахи трав, увядших листьев, поздних ягод ежевики, росшей в тени между деревьями. Впереди широко раскинул ветви могучий дуб, он, наверно, уже закольцевал в своем стволе не одно столетие. Дуб стоял отдельно, в центре луга, и его разветвленная крона напоминала рощу.
Любуясь гигантским деревом, которое гордо возвышалось среди безбрежных трав, Чигрин и в себе почувствовал какие-то новые силы, бодрость. Будто свежая кровь влилась в его жилы. Он забыл об усталости, от запаха осеннего разнотравья слегка кружилась голова, и весь мир казался красивым, мирным, благословенным, как этот живописный луг, как безоблачное небо над головой, как перелески, уже просвечивавшиеся насквозь розовыми лучами солнца.
Среди нескошенных трав он узнавал и сиреневые колокольчики, и непритязательные головки мать-и-мачехи рядом с ярко-желтыми цветами лютика. Брел, как по воде, по шелковистому ковылю, прислушиваясь к его мягкому шелесту.
Густая тень столбом рассекла луг. Чигрин как будто даже споткнулся об эту тень. Поднял лицо и... застыл пораженный. В. нескольких саженях от него в окружении молодых деревьев чернела обугленная громада старого дуба. Видимо, в его верхушку во время грозы попала молния, и высоченное дерево (Андрей четко представил себе эту жуткую картину) вспыхнуло, как гигантский костер, озаряя весь простор трескучим синеватым пламенем. Толстый, в несколько обхватов, ствол дуба выгорел внутри и, сломавшись у самого корня, беспомощно повис на сучьях уцелевших деревьев.
Чигрин растерянно смотрел на сгоревший дуб, и ему казалось, что его угольная чернота вползала в самую душу, затмевала светлое утро. Путаясь в густой полегшей траве, Андрей отошел подальше от печального, как кладбище, места и вскоре увидел, что луг кончается.
За последним перелеском показалось полувспаханное поле. Две пары волов медленно тащили по залежи тяжелый плуг. Затупленный плужный нож с хрустом разрывал жилистые корни травы. Железный лемех пласт за пластом разрезал дерн, оставляя после себя черную борозду. За плугом, упираясь руками и грудью в рукоятки, горбились двое — мужчина и мальчик.
— Залежь? — спросил Андрей, поздоровавшись.
— Сам не видишь? — сверкнул на него исподлобья стриженный в кружок крестьянин, ступавший ближе. Его широкое, скуластое лицо было багровым от напряжения, тоненькие струйки пота посверкивали на висках. — С ног валимся. Волы и те выбились из сил.
— Говорил же я вам, не спешите, весной земля мягче, — подал голос мальчишка.
— Много ты знаешь, — морщась от боли, распрямил спину старший. — Весной поземельное будем отрабатывать. В экономии. А здесь хотя бы ралом успеть поскрести перед севом. «Мягче», — передразнил парнишку. — Лишь бы только поперечить отцу. Гей, ленивые! — прикрикнул на волов, которые остановились, раздувая бока.
Андрей не стал мозолить глаза озабоченным пахарям. Пыльный проселок привел его в экономию — небольшой хутор с хозяйственными постройками и гумном. На утрамбованном току несколько человек обмолачивали цепами рожь. Женщины вязали сторновку в снопы и ровными рядами складывали их возле кладовой. Рядом молотили ячмень. По разложенным снопам без перевесел водили тройку коней. Длинный канат, один конец которого крепился к ваге, а другой — к столбу, вкопанному посредине гумна, медленно укорачивался, и кони вынуждены были делать все меньшие и меньшие круги. Их кованые копыта мяли солому, разбивали колоски. Желтые комочки мякины покрыли полотняную сорочку, заплутались во взъерошенном чубе мальчишки-погонщика. От гумна шёл теплый хлебный дух, и Чигрин, истосковавшись по работе, попросил мальчика разрешить ему пройтись с конями круг-другой.
Перехватив вожжи, он сразу же увидел, что вага подтянута слишком близко к коням и ударяет их по ногам. Привычно осмотрев сбрую, распрямил укороченные постромки, и кони, почувствовав облегчение, пошли бодрее, поднимая копытами золотую пыль.
Увлекшись, Чигрин не обратил внимания на человека, который подошел к гумну и стал наблюдать, как он умело ведет упряжку, как разгоряченные кони, послушные его руке, круг за кругом приближаются к середине площадки. Несколько раз этот человек наклонялся, ворошил солому, проверял, хорошо ли обмолочены колоски, и, довольный, снова следил за незнакомцем. Дождавшись последнего круга, направился к Андрею.
— Впервые вижу такого старательного работника в своей экономии, — сказал он доброжелательно. Это был почти ровесник Чигрина, широкоплечий, с туговатым румяным лицом. Жесткие, коротко остриженные волосы, прямой нос, твердый, резко очерченный подбородок выдавали в нем человека энергичного, волевого.