В ту же ночь, поужинав, они сложили в каюк весь свой скарб, рыболовецкие причиндалы, пойманную за день рыбу и поплыли вниз к поросшему дубовой рощей скалистому острову, разделявшему реку на два рукава. Перед тем как столкнуть каюк в воду, дядька Илько высек огонь, раздул трут, поджег от него пучок сухой травы и подошел к пустой хате.
— Так как, Андрей, пустим красного петуха, чтобы, как гов-ворится, и следа не осталось? — посмотрел через плечо.
Но парень молчал, понурившись, и еле сдерживал слезы: ему жаль было этого дома, в котором прошли почти все его детские годы, где знал каждую щелочку, мог ночью, без света, найти любую вещь. И грамоте учил его дядька Илько в этой хате. Не имея грифельной доски, буквы выводили угольком на задней стене. Забеливали ее известью и снова писали.
— Выучу тебя на писаря, — шутил дядька, — будешь иметь харчи и к харчам; как гов-ворится, поп живет с кадильницы, а писарь с чернильницы.
Все вмиг вспомнилось парню. Видел, что и Суперека колеблется. Трава в руке догорает, а он никак не решится поднести огонь к стрехе.
— Эх, где наше не пропадало! — Бросил неподалеку под ноги. — Пускай стоит, может, как гов-ворится, какому-нибудь бродяге пристанище даст. — Затоптал огонь, поклонился хате и, не оборачиваясь, пошел к каюку.
Остров приблизился темной громадой. Обошли его с севера и подогнали лодку к поросшей кустарником круче, как бы расколотой надвое расщелиной. Орудуя одним веслом, Суперека осторожно завел каюк в небольшую заводь, окруженную со всех сторон каменными глыбами, которые на полторы-две сажени выступали из воды, и привязал его к кусту.
— Выноси манатки, будем располагаться на ночь, — бросил Андрею.
Сам поднял на плечо кадушечку с рыбой и, сгибаясь под ее тяжестью, пошел вверх по еле заметной в темноте тропинке. Парень побрел следом, цепляясь лохмотьями за острые колючки терна, росшего на склонах.
— Ну, вот и добрели, — послышался впереди голос дядьки. — Как гов-ворится, садись на чем стоишь.
Андрей подошел ближе, но, кроме густых зарослей, ничего не увидел.
— Где вы, дядя? — крикнул в темноту.
— Тута, — вышел он из-за куста. — Осторожно, не споткнись о порог нашей хаты, — сказал Суперека, подталкивая парня к черному отверстию в отвесной скале. — Не бойся, здесь нас никакой аспид не найдет, не то что гардовничий Рябой. Как гов-ворится, заживем как у бога за пазухой.
Пучочек искр из-под огнива на миг озарил его мягкое, спокойное, хотя и сосредоточенное лицо. Суперека зажег конопляный фитиль в самодельном глиняном каганце с рыбьим жиром, и Андрей увидел, что они находятся в низенькой пещере, вход в которую прикрывали раскидистые кусты.
Наверное, в этом естественном каменном убежище искали спасения не только он с дядькой Ильком. Справа под стеной лежали вязанки сухого камыша, потолок в нескольких местах был закоптелый, а у входа темнели кучки угля — очевидно, там когда-то разводили костер.
— Здесь и заночуем, Андрей, — распорядился Суперека. — Расстилай камыш, тащи рядно.
Утомленные, беглецы сразу же уснули, забыв и о тяжелой работе, и о стычке с гардовничим, и о ночном путешествии по Бугу. Все осталось где-то там, за толстыми стенами их укрытия. Впереди была неизвестность...
Андрей не думал, что они проживут на острове до поздней осени, когда морозные туманы будут вползать в пещеру и оседать по утрам на камнях, на волосах и ресницах седым искристым инеем. Хотя внешне их жизнь мало в чем изменилась. Ловили рыбу, собирали и сушили дикие яблоки, терн. Дядьке Ильку все-таки удалось выменять у какого-то сидня[10] с далекого зимовника двое поношенных шаровар и домотканую сермягу. Где-то раздобыл даже четверть[11] пшена. Дни проходили в постоянных хлопотах, и, казалось, ничто уже не могло потревожить их уединенность, причинить новые огорчения.
Но можно ли было загадывать наперед?
В один из вечеров, расставив верши в заводях среди камышей, они уже готовились плыть к своему «шалашу», как где-то рядом на берегу послышались приглушенные людские голоса. Суперека так и замер с поднятыми веслами. Андрей тоже перестал вычерпывать из лодки воду. Прислушались. Голоса стихли, но вскоре из-за камыша снова донесся гомон. Дядька Илько осторожно, чтобы не создать шума, опустил весла в воду и толкнул каюк вперед.
— Эй, человече, а ну греби сюда, к берегу, а то стрельну, — вдруг велел кто-то позади негромко, но твердо.
Андрей даже вздрогнул от неожиданности. Оглянувшись, увидел в прогалине между прибрежными зарослями камыша, рогозы, ольховых кустов невысокого, давно уже не бритого человека в рваной одежде, такой же, видавшей виды бараньей шапке и с ружьем в руках.
11
Четверть — старая мера объема сыпучих тел, содержащая в себе 8 четвериков (около 210 л.).