Возле парадного остановилась карета. Кони нетерпеливо стучали подковами о камень мостовой. Луи-Филипп, стряхнув песок, сложил вчетверо плотно исписанный лист бумаги и подозвал Еврара.
— Сегодня отправишь в Стамбул. — Он посмотрел на дверь, плотно прикрытую камердинером, и добавил шепотом: — Курьером через Канев, Ольвиополь и Очаков. Запомнил? И чтобы ни одна душа...
Еврар молча поклонился и, бесшумно ступая по толстому ковру, вышел из спальни.
Сегюр придирчиво осмотрел себя в зеркале.
— Пора, Луи, — сказал, довольный, собственному отражению. — Тебя ждет сама императрица!
На киевских холмах перекатывались медные громы. Набатно гудела лаврская колокольня. Под благовест к монастырским воротам поодиночке и группками тянулись старые богомольцы. Мещане, ремесленники в суконных свитках и кунтушах, женщины в длинных юбках со шнуровкой, пестрых плахтах[74] поверх полотняных сорочек, ребятишки торопились к широкой площади перед царским дворцом. Караульные преграждали дорогу каждому, кто вызывал подозрение, был в старой одежде и лаптях.
— Пустили бы, ваша милость? — слезно умолял здоровенного полицейского пожилой человек с изможденным лицом. — Хоть на старости лет хотелось бы отведать беленького хлебца...
— Убирайся вон! Пошел прочь! — грозно поводил глазами разъяренный урядник, тыкая мужика под ребра своими пудовыми кулаками. — Хлебца ему захотелось! Розг моченых?! — прикрикнул он напоследок.
Еще нескольких убого одетых мужчин, стремившихся вместе с другими попасть на площадь, караульные бесцеремонно прогнали из толпы, не скупясь на подзатыльники. Высокий парень в латаной сорочке попытался упираться, оттолкнув полицейского, который не пропускал его, прошмыгнул мимо другого, петляя между людьми, как затравленный гончими заяц... Его догнали, ударили в спину, заломили руки и потащили в боковой переулок, за угол одноэтажного дома. Оттуда послышались приглушенные звуки, будто сбрасывали на землю с воза мешки с песком, и короткие, отрывистые стоны...
Бо-ом! Бо-ом! — звучали над городом церковные колокола.
Шелестели молодой листвой кудрявые липы, ясени и бересты на Печерске. Ярко светило солнце. К дворцу следом за экипажем Сегюра подъехал в открытом ландо любимец Екатерины — бельгийский принц Шарль де Линь. Он был в хорошем настроении и, тепло поздоровавшись с Луи-Филиппом (они почти месяц не виделись в связи с поездкой принца в Вену), повел его по широкой мраморной лестнице наверх. Здесь, в просторном зале, напоминавшем своими очертаниями центральный неф православного собора, толпились киевские дворяне во главе с предводителем, гвардии подпоручиком Капнистом, штаб- и обер-офицеры, почтдиректор с чиновниками, духовенство. Виднелись смуглые, чернобородые татарские лица. Привлекали к себе внимание длиннополые халаты и отороченные мехом островерхие шапки киргизов. Прислонившись спиной к бронзовому купидону-светильнику, одиноко стоял знакомый Сегюру грузинский князь в черной с серебряными газырями черкеске. Тихо переговаривались в сторонке, выжидательно поглядывая на высокие двери, ведшие во внутренние покои царицы, сановные польские паны — графы Потоцкий, Мнишек, князь Сапега, княгиня Любомирская. Луи-Филипп кивком поздоровался со своими соотечественниками — полковником Александром Ламетом и графом Эдуардом Гильоном.
— Не кажется ли тебе, Луи, — склонился к нему де Линь, — что в этот зал прибыл весь Восток и Запад, чтобы увидеть новую Семирамиду, собирающую дань удивления со всех монархов?
— Не думаю, чтобы только увидеть, — многозначительно ответил Сегюр, указав глазами на поляков, — ты заметил, Шарль, как группируется оппозиция? Станислав Понятовский ждет царицу в Каневе и не подозревает, что нашептывают ей здесь эти господа вельможные. Король надеется... — Луи-Филипп хотел сказать: «заручиться поддержкой русской царицы, которая когда-то помогла ему занять польский престол», но в это время в зал вошел Александр Андреевич Безбородко в сопровождении секретаря и двух пажей-подростков, которые несли в руках широкие серебряные чаши, наполненные золотыми табакерками с вензелем Екатерины, такими же перстнями с крупными жемчугами и еще какими-то драгоценностями.
Вмиг прекратились разговоры, у многих от напряжения вытянулись лица, покраснели толстые шеи и лысины, засверкали глаза. Секретарь раскатал лист гербовой бумаги.
— Ее величество импера-а-трица всеросси-и-йская... в день своего тезоименитства, — объявлял протяжно, с паузами, — жалует... — Он выкрикивал титулы, чины, имена, а граф одарял названных.
74
Плахта — четырехугольный кусок полосатой или клетчатой ткани, обертываемый вокруг стана поверх длинной рубахи. Носили в качестве юбки на Украине.