К Храповицкому подошел Захар Зотов.
— А я вас разыскиваю, граф, — сказал он, переводя дыхание.
— Что-нибудь случилось? — насторожился статс-секретарь.
— Государыня велела вам, Александр Васильевич, — успокоил его камердинер императрицы, — выразить почтение от ее имени королю польскому. Шлюпка внизу.
Когда Храповицкий подошел к забортному трапу, на откидной площадке уже стояли, переговариваясь, Безбородко и гофмаршал князь Барятинский. Втроем они спустились в длинную, похожую на старинную лодию, шлюпку с кожаными диванами вместо деревянных банок-сидений, и четверо молодых матросов, не мешкая, погребли к берегу.
На каневских кручах стояли королевские войска — драгуны в синих, с серебряным позументом кафтанах, гусары в отороченных мехом и галуном ментиках[80]. Золотым шитьем отливали вальтрапы[81] на высоких седлах, сверкали на солнце начищенные до блеска винтовки, палаши и сабли. С берега доносились звуки музыки. На широких мостках, устланных персидскими коврами, посланцев императрицы дожидалась многочисленная королевская свита. Снова прогремел артиллерийский салют. Еще несколько лодок с прибывшими направились к берегу.
— Король, наверное, надеется, что к нему прибудет сама государыня, — сказал Барятинский. — И мы его разочаруем.
— Не думаю, князь, — с улыбкой ответил Безбородко. — Этот пан хорошо знает нашу императрицу, чтобы надеяться на ее визит.
— Как же тогда состоится их встреча? — с сомнением спросил Барятинский. — Без разрешения сейма король не может ни на один час покидать польские владения, а суда флотилии — это же территория России.
— Придется ослушаться, пренебречь «либерум вето» собственного сейма, — кинув лукавый взгляд в сторону Храповицкого, сказал Александр Андреевич. — Надо же как-то оправдать ему три миллиона злотых, потраченных за два месяца проживания в Каневе.
Матросы умело подвели шлюпку к мосткам. Посланцы Екатерины сошли на берег. К ним приблизился высокий, длиннолицый пан в темно-коричневом сюртуке и со сложенным зонтиком в руке. Храповицкий узнал в нем Станислава-Августа, парсуну которого (он, правда, изображен на ней молодым) видел когда-то в кабинете царицы. Черные, как и на том портрете, глаза смотрели теперь из-под припухших век с глубоко спрятанной грустью. Апатичное лицо пятидесятипятилетнего суверена[82] выглядело усталым.
— Панове, король польский поручил мне представить вам графа Понятовского, — сказал он, чуть-чуть грассируя.
Посланцы удивленно переглянулись.
— Императрица просит ваше велич... вашу светлость, — поправился Безбородко, — быть ее гостем на вице-адмиральском судне.
Король поблагодарил и пригласил в царскую шлюпку двух принцев — де Линя и Нассау-Зигена, которые прибыли на своей лодке, а также графа Витворта и коронного гетмана Тышкевича...
Екатерина встретила Понятовского в просторной кают-компании своей галеры в окружении ближайших придворных.
— Я еще никогда так долго не держал у своих глаз подзорной трубы, — сказал король, как только императрица завела его в свой кабинет.
— Стареешь, Станислав, — с нескрываемой иронией ответила Екатерина. — Не увидеть моих судов, плывущих на виду у всей Европы! Когда-то у тебя было лучше зрение.
— Когда-то... Минуло двадцать три года, — уточнил Понятовский. — Не так уж и мало.
— Подумать только! А я почему-то до сих пор встречаю графа, — уколола его Екатерина и погасила улыбку. — Не понимаю, Станислав, зачем этот маскарад? Ты все-таки король.
— С твоей легкой руки, Катажина, — проникновенно сказал гость, напомнив стареющей императрице об их близких отношениях в молодости. — Но ведь у меня много недругов, и без поддержки...
81
Вальтрап — подстилка в некоторых родах конницы, которая кладется не под седло, а сверх него.