Какой кошмар. И что мне теперь делать?
Я ведь даже не понимаю, где искать помощи, к кому обращаться. Полиция отметается— слишком мало фактов, родители тоже— подумают, что я заболела на нервной почве. Учитель физики, Сомов. Точно.
Мне нужно в мою родную школу.
И я тут же двинулась в сторону моей бывшей школы, теперь там Институт инновационных технологий.
Когда-то Сомов говорил мне, что в этом мире существует много необъяснимых с точки зрения науки вещей, которые нам еще предстоит разгадать. Он-то меня точно поймет.
Да, школа сильно изменилась. Раньше она была двухэтажным длинным зданием из белого кирпича с узкими коридорами и просторными классами.
На площадке постоянно резвилась деревенская малышня, а на переменах к ним присоединялись ученики школы.
Сейчас в свете майского полуденного солнца она выглядит скорее как правительственное учреждение строгого порядка. Десятиэтажное здание все из того же белого кирпича, (видимо, дабы не нарушать городской ансамбль), высокий стальной забор, маленькие окна с широкими откосами, по которым была понятна толщина стен — вот во что превратился мой школьный дом.
Сомова я не видела уже сто лет, если столько живут. После окончания университета он приехал в сельскую школу к нам еще совсем зеленый преподавать физику и астрономию в старших классах. Мне было тогда шестнадцать, а ему двадцать восемь. Он уже успел защитить докторскую по атомной энергетике. А я была по уши в него влюблена.
Сегодня мне тридцать семь лет, я разведена, у меня нет детей, а он пятидесятилетний ученый-одиночка, судя по википедии. Удивительно, как мало информации о нем написано. Да и в соц-сетях его нет. Он теперь работает на правительство, и ему нельзя светиться в местах общедоступной информации.
Нажимаю на кнопку у ворот, послышался голос.
— Ваш пропуск, мэм.
— У меня нет. И здравствуйте.
Снова шипение динамика и он отключился. Опять нажимаю на кнопку.
— Ваш пропуск, мэм— тот же голос.
— Послушайте, я пришла к Сомову Льву Геннадьевичу. Я его ученица — Бергольц, в прошлом Липова, София. Мне нужно… — шипение и отключение.
Я уже начала злиться и потянулась к той же злосчастной кнопке, как раздается гудок, и ворота потихоньку открываются.
Ну слава богу, а то я уже подумала, что никогда не попаду в свою родную школу.
Ворота распахнулись, и я иду по безлюдному двору к парадной двери. Крыльцо они не поменяли: все те же перила, выкованные местным мастером, и цементные ступеньки в тон стенам здания.
Подойдя к стеклянным дверям я вижу, что по лестнице ко мне спешно спускается какой-то мужчина в костюме и очках. Он отворил дверь. И я вижу знакомые черты и озорной взгляд.
— София, как я рад Вас видеть— с трудом сдерживая радость произносит Сомов. Воспитанность и множество камер наблюдения не позволяют ему проявить эмоции.
— Лев Геннадьевич… — прошептала я и разревелась.
Ошарашенный моим внезапным поведением мужчина несколько секунд стоял в бездействии, а потом тут же начал шарить по карманам в поисках платка.
— Ну что вы, милая, не плачьте. — он подает мне платок, а я вытираю зареванные глаза, продолжая хлюпать носом. — Вас кто-то обидел? Что случилось? Женщина на охране Вам нагрубила?
— О нет, что Вы? — тут же оправляюсь я. — Эта дама ни при чем. Мне столько надо Вам рассказать. — снова заливаюсь слезами я и утыкаюсь в платок.
Сомов держится в стороне, стараясь не касаться меня. Я его понимаю. Это опасно, если за ним наблюдают. Ведь он на работе, а я совершенно незнакомая женщина, которая еще и почему-то плачет.
— Не нужно слез, София. Пойдёмте ко мне в кабинет, я напою Вас чаем с "ахиллеа миллефолиум".
Он произносит это так заботливо, что я снова вспоминаю о наших уроках физики, на которых всегда было интересно, и никто из учеников не прогуливал его занятия. Вытираю слезы и покорно иду за ним вглубь здания.
— Что за ахиллеа миллефолиум?
— Это тысячелистник обыкновенный, обладает легким успокаивающим эффектом, но при этом не является антидепрессантом. — мы поднимаемся по кафельной лестнице на третий этаж, я слушаю его как зачарованная. — Антидепрессанты даже растительные не бывают безобидными: Деприм, Мапротилин, люди к ним привыкают. А ведь ничто не лечит лучше, чем дружеское общение за горячим чаем.
Сомов вдруг посмотрел на меня, в его взгляде я увидела немое обращение: «ты правильно приехала именно ко мне».
Только сейчас я заметила, что он почти не постарел, ни единого седого волоса, пару небольших морщинок вокруг глаз, живые карие глаза, все в той же спортивной форме. Как будто годы для него шли медленнее, чем для остальных.