Было и огнестрельное оружие, тоже много. Ружья старинные, пристрелянные, с выверенными прицелами, с прикладами, украшенными искусной резьбой, слоновой костью, потемневшей от времени, иногда – маленькими камешками, инкрустацией. Револьверы всех видов и систем, пистолеты – от старинных, пороховых, с костяными белыми ручками или сандаловыми, сладко пахнущими, до современных, с лазерными прицелами. Были черные, стройные, чем-то похожие на акул винтовки с оптическими прицелами, с красными глазками лазерных прицелов… Все это масляно-тускло поблескивало, хищно глядя в темноту кровожадными дулами, вспоминая пробитые мишени и цели…
Она тихонько закрыла двери за собой, и, проведя пластиковой карточкой в замке, чтобы он закрыл её на всю ночь, неслышно ступила на зеленый ковер, покрывающий весь пол. На стене напротив двери висело оружие. Много. Но она не любила огнестрельное – несмотря на удобно ложащиеся в ладонь приклады, отполированные чьими-то пальцами, несмотря на приятную тяжесть, несмотря… да просто не любила, и все тут. Она любила красавицу-катану, японский слабоизогнутый меч, с круглой чашечкой резной гарды, с черно-белой полосатой рукоятью, заканчивающейся нежно-зеленым перламутровым кольцом…И катана её любила (Черный, ты же тоже любишь такое оружие? И меч у тебя тоже катана. Но без перламутрового кольца. Попрошу не отвлекаться и не проводить параллелей, Белый! Давай, продолжай!). Когда они оставались вдвоем, она уже не была неудачницей, она была воином, искусным воином, и меч в её руках, рассекая темноту и тишину зала, пел и рассказывал ей свою историю, принесенную из Страны Восходящего Солнца.
В конторе на неё смотрели косо из-за этого увлечения – ну, зачем бы это нормальному человеку заниматься боем? Готовиться в КЮЗ (это неофициальное название – Клуб Юного Звездолетчика, – межпланетной, межгалактической организации «Космические резервы»; его придумали мальчишки-курсанты лет триста назад, и оно намертво приклеилось к солидной теперь военной организации)? Но в её возрасте это поздно. Выступать на турнирных боях? Она никогда не рвалась туда. Тогда зачем?
Ах, да разве объяснишь этим бумажным червям, этим цифирным душам радости Искусства, радости состязания, да и просто радости хоть в чем-то не быть неудачницей..?
*****************************************************
Принц со свитой, сопровождаемые отрядом Первосвященника, прибыли ко дворцу затемно. Как оказалось, Первосвященник был совсем никудышным наездником (или же он искусно притворялся, выгадывая время зачем-то), и ехавшие по бокам сонки то и дело ловили его за шиворот, а не то он свалился бы под ноги своей лошади как минимум раз сто. Приезжие, глядя на это прежалкое зрелище, лишь хихикали, прикрывая лицо рукавами.
Дворец черной громадой темнел на фоне алеющего закатного неба, край которого уже начал наливаться темнотой, а кое–где уже сверкали редкие искры звезд. Это было поистине огромное сооружение, таковое, что сонки-завоеватели, отправляющиеся грабить самые отдаленные его уголки, пропадали на три-четыре дня.
Теперь этот замок был просто черной молчаливой громадой; все так же величественно поднимались в небо башни стрелков, и бараки для солдат, больше приличествующие для покоев какому-нибудь знатному господину, все так же были целы, но свет больше не освещал их окна, и по мостам на головокружительной высоте, там, где ходит одно лишь солнце, больше не ходил караул. Большая часть здания стояла брошенной и молчаливой. Сонки использовали лишь самую малую его часть – несколько залов для пиров и сборищ, комнаты для царя и его приближенных, да крохотную часть западного крыла для царского гарема. Дворовые постройки тоже были заброшены – откуда бы пришельцам иметь такую же роскошную конюшню, если нет породистых и красивых лошадей? Не нужны и домики для садовников. Потому что нет самого сада, и розовые кусты обломаны и еле живы; пусты флигели и мертвы длинные крытые галереи. Чтобы населить весь замок и вдохнуть в него жизнь, наполнить переходы проворными слугами, вкусными запахами, светом и теплом у Чета не хватало ни людей, ни денег.
И потому двери в самые отдаленные покои просто заколотили, и забыли о том, что они существуют. Принц, окинув взглядом знакомые очертания дворца, тихо пробормотал:
- О, великий Яр, суровая судьба! Что с тобой сталось? – и в голосе его просверкнула беспомощная нотка жалости.
- Будь тверд, господин, – шепнул Савари, озираясь. – Излишние слова и сожаления опасны для вас.
- Да, я помню.
Во дворе, несмотря на приготовления, был бардак, лошадей приняли замурзанные конюхи одетые, однако, по всей форме, и даже обутые в приличные сапоги. Принц, накинув на плечи поверх плаща меховую накидку из шкур волков, последовал за изгибающимся чуть ли не вчетверо Тиерном, ловко перепрыгивая через груды хлама.
- Сюда–сюда, высокий гость, – пел Тиерн в полутемном коридоре. Он нес факел, освещающий неровным светом небольшое пространство, но зато исправно истекающий горячим жиром, который капал на черную сутану и стриженую макушку. Священнослужителя это никоим образом не смущало, а вот гостей – очень, главным образом (и особенно) «высокого гостя» (который был на полголовы ниже Первосвященника), потому что, желая угодить гостям, Тиерн то и дело кланялся, размахивая своим факелом, и брызги горячего жира летели в разные стороны. Не исключалось их попадание и на гостей.
- А вот здесь у нас главный зал, – пел угодливый Тиерн перед входом, обернувшись к принцу и вцепившись в ветхие занавески, из-за которых просачивался свет. – Ваше оружие вам лучше отдать…
Свирепый лязг был ему ответом – свита внезапно обступила принца взяла его в кольцо, и под плащами у рабов похолодевший от ужаса Тиерн увидел сталь, а закованные в железо руки легли на рукояти мечей. Тиерн, хрюкнув, изо всех сил пытался сохранить жизнерадостную улыбку на физиономии, оплывающей потом и салом, лихорадочно соображая, чем же он умудрился так скоро прогневать гостей.
- Успокойтесь, – холодный и равнодушный голос принца заставил расступиться железную свиту, но отнюдь не успокоил Тиерна, вообразившего, что каменный закуток, эта лестничная площадка, и станет его гробом. – Просто Первосвященник Эшебии не знает обычаев Пакефиды: отнять – да и просто попросить отдать, – свое оружие у нас расценивается как оскорбление, равное удару по лицу.
Принц выступил вперед и сверлил умирающего с перепугу Тиерна взглядом, и Первосвященник, внезапно ощутивший неприятную тяжесть в животе и слабость в коленях, нервно вздрогнул: зеленые глаза принца горели фосфорическим светом, словно у кошки, проникая в глубину души, читая тайны мысли и перетряхивающие жизнь и тайные делишки Тиерна, и оттого становилось еще жутче, нежели от железной стражи.
- Я-а-а-а, – запел тоненьким голоском Тиерн, стараясь оторваться от занавесок и стоять самостоятельно, потому что ветхая ткань начала рваться и предательски трещать. – Я не знал… Но у нас за стол с оружием…
- Думаю, царь Чет простит нам наши любимые игрушки – под плащом принца недвусмысленно шевельнулся тяжкий меч. Моментально обострившееся зрение Первосвященника не упустило так же и кинжалов-стилетов у всех за поясами, но это была скорее декоративная часть в их туалетах, потому что два чернокожих раба держали по алебарде каждый, а высокий черный старец сжимал сухой твердой рукой дорожный посох, который сулил тоже мало чего приятного – одним взмахом такого посошка можно запросто разделить того же Трена надвое от макушки до пояса… Если махать умеючи… или отделить головенку от тщедушного тельца – это даже легче. Зачем же утруждать старичка? Старость уважать надо!