- Э-э, да ты наклюкался, – весело произнес Чет, заметив состояние своего друга. Шут, мрачно глядя исподлобья, отпил еще глоток и отер рот рукавом. – Чего вдруг?
Сказать? Вот сейчас – сказать? И ей конец; её схватят, утащат, и к утру казнят. И все; и не будет больше ни сомнений, ни надежд, ничего! Все кончится, все наконец-то кончится!
- Устал, – буркнул Шут. – Я спал, а тут этот паникер… Спать хочу.
- Так иди, – поспешно разрешил Чет, радуясь в душе, что все-таки избежал нравоучений. – Мы тоже скоро ляжем – гости устали с дороги.
Шут кивнул; надо пойти, надо уже уйти и лечь, чтобы не кружилось все в голове, чтобы не дрожало, как овечий хвост, сердце, но нет сил оторвать взгляд от неё…
- Иду.
Я знаю, что я сделаю. Я убью её. Я прокрадусь в её комнату – не надо быть семи пядей во лбу, чтоб догадаться, куда поместит Чет приезжего, в лучшие покои, чудом уцелевшие и обойденные пристальным вниманием сонков, – и прирежу её. Поутру в комнате принца найдут мертвую девку, и все подумают, что он убил наложницу – а чего еще ожидать от дикаря-Дракона? – и сбежал. Его слуг повесят, вот и все. Может, и не повесят – просто надают по шее и прогонят. Что со слуг возьмешь?
Глубокий вырез, вырез в виде сердца, горящий блеском алмазной пыли, открывающий лилейно-белую грудь.
Вот и все...
Шут не помнил, как добрался до комнаты. В голове шумело, и он, как в ледяную воду, нырнул в темноту и тишину. Светильники так и не зажгли, и он пробирался на ощупь. Кровь билась в висках, и хотелось скорее, чтобы все произошло скорее!
Тайными коридорами был пронизан весь замок – эта тайна приоткрылась ему случайно, и тот случай трудно назвать счастливым.
По этим же тайным коридорам тогда, в ночь падения Мунивер, унесли раненого Крифу и Кинф…
Его рука привычно легла на маленький выступ в стене, и стена послушно подалась назад. Из темноты пахнуло сыростью, и он шагнул туда, в потайной ход.
Так тихо!
Ноги сами несли его вперед, хотя разум твердил – нельзя, понимаешь, нельзя! Будь благоразумен!
А та, другая часть разума, вкрадчиво возражала – нет, ничего страшного в этом не будет, я просто посмотрю, быть может я ошибся…
И он шел вперед, прекрасно понимая, что не ошибся, и обманывал себя, грозно выдумывая страшные кары ей, маленькой королевне, и прекрасно понимая, что идет вовсе не за этим.
Поплутав немного, он все же нашел комнату, где Чет разместил гостей – точнее, где он разместит их (комната была пуста). Постояв немного за стеной и прислушиваясь, Шут толкнул камень – механизм, отпирающий тайную дверь, работал практически бесшумно, – и вошел. Конечно, он не ошибся – Чет именно сюда поместит принца, как бишь его?
Комната была пуста, но уже готова для дорогого гостя. Постель убрана, полог откинут, на полу – самые лучшие меха, и даже купальня наполнена горячей водой. Двери в соседнюю комнату были плотно прикрыты – наверняка она и засов положит, когда будет купаться, ведь не будут же ей прислуживать рабы? Хорошо; подождем…
Там, за постелью, где полог спускался до самого пола, Шут улегся прямо на меха, закинув руку за голову.
Красавица! Какая она красавица! За эти пять лет она не изменилась; все так же свежа и юна, и даже тяготы походной жизни словно не коснулись её; а грудь свою она, наверное, натуго забинтовывает… это лишь Чету может отвести взгляд, но не Шуту.
Под одеждой он угадывал приятную округлость; и эти длинные ноги…маленькая ступня с розовыми, примятыми жестким швом сапога пальчиками – он словно наяву увидел эту ножку, всю светящуюся в золотом свете светильников, и эти розовые пальчики, с которых капала сияющая звонкая вода после купания.
Рукой он провел по темному дереву, из которого сделана была кровать – здесь будет лежать её головка, здесь – плечи, а тут ляжет маленькая натруженная рука… Его пальцы, словно лаская, гладили темное дерево, и светлый образ все больше занимал его воображение…
…Он вздрогнул и проснулся; было темно – светильники кто-то уже погасил, – и остро пахло эфирными маслами. Сердце его вздрогнуло, и живот свело сладостной судорогой: она уже легла спать! Здесь, рядом, под пологом, она лежала и спала!
Он не смел пошевелиться; чувствуя, как безумие подкрадывается, он уже жалел, что пришел сюда, но и уйти уже не мог. Просто так – не мог…
Тихо-тихо, чтоб не разбудить её, он поднялся с пола. В чистой шуршащей тишине кто-то беспокойно вздохнул и повернулся, и еще одна горячая волна накрыла его с головой. Шаг, еще шаг…
Да, это она спала под пологом. На светлых веках светились лунные блики, ресницы дрожали, и коротко остриженные волосы рассыпались по подушкам.
- Как ты прекрасна, – произнес он, и этого хватило, чтоб она проснулась.
- Кто здесь?! Что тебе нужно?!
Рывком она откинула полог и мгновенно оказалась на ногах; в её руке блеснул длинный стилет. Один вид стали разъярил его, и та часть его сознания, что велела убить её, восторжествовала.
- Это я, моя сладенькая, моя царевна Кинф Андлолор Один! – прошипел он зло; одним прыжком он оказался подле неё и заломил руку, занесшую на него клинок. – Здравствуй! Узнаешь меня?
Прижав её всем своим весом к холодной стене, он грубо ухватил её за волосы на затылке и заставил глядеть себе прямо в глаза. Зрачки её расширились, она вскрикнула, и он накрыл её рот ладонью.
- Тише, тише! Не нужно мне так радоваться, а не то сбежится весь двор посмотреть, кто это так тоненько пищит в комнате принца! Вижу, ты меня узнала, маленькая дрянь! И снова приготовила мне подарочек, – он с силой ударил её руку о стену и выбил кинжал. Её пальцы несколько раз цапнули воздух, словно надеясь найти какую-то чудесную помощь, и рука её обмякла, повисла, грубо стиснутая его пальцами. – Что же так однообразно-то, а? Могла бы что-нибудь другое придумать!
Она молчала, зло буравя его взглядом; тело её напряглось, и он понял, что в любой момент она может выкинуть какую-нибудь штучку, надо быть начеку.
- Поговорим, сладенькая моя? – прошептал он, осторожно убирая руку с её лица. – Попробуй только, плюнь, и я вышибу тебе зубы – знаю я эти ваши благородные штучки! Только поговорим – я хочу услышать твой голос. Быть может, сожаления и извинения. Ну?
- Мне не о чем сожалеть, – зло прошипела она. – Ты получил по заслугам. Знай свое место!
- Да? – он снова разъярился и как следует встряхнул её. – Да?! А если я сейчас позову стражу и выдам тебя, девка-кинф, чего заслужишь ты, а?! Ты больше не королевна! Ты никто!
- Ошибаешься! Я наследница Алкиноста Натх, и ему все равно, что я женщина! Попробуй, тронь, и твоему царьку конец! А тебя …
- Меня?! Что ты еще пожелаешь мне сделать, царственная?! Мне вернули здоровье, слава Яру, но не вернули ни моих титулов, ни чести! Отними у меня и жизнь, давай! Злая тварь…Тебе мало моих страданий?
- Ха! – голос Кинф стал грубым и похабным. – Посмотри на меня, Высокородный: я бедна и мой род прервался. Нет больше ни чести, ни титулов, как и у тебя. Я никто в моей стране; ни один князек из сохранившегося чудом поместья не возьмет меня в жены, потому что здесь, кроме крови, у меня нет приданного, и хвастать нечем. А летающий отец не скажет никому, что я женщина, и приданого мне не даст – как он объяснит, что его принц собрался замуж?! И я живу с этим. Достаточно ли тебе этого моего унижения? И, думаешь, я мало страдала?
- Пожалуй, – ответил Шут злобно. – Но я сам хочу причинить тебе боль!
Он лгал, лгал себе самому; и когда его руки рванули алые шелка её одежды, он уже не хотел мстить ей. Есть такое чувство, которое не подчиняется никаким разумным доводам и может долго дремать, притворяясь, что его давно нет; но стоит лишь проскочить искорке, как оно тут же вспыхивает ярким буйным пламенем, и его невозможно сдержать. И он опьяняет сильнее вина, и нет сил сопротивляться ему, и голос разума слушать не хочется, даже под страхом смертной казни, даже под угрозой всех мыслимых кар на свете! Оно называется – Страсть. И даже жажда мести, тоже очень соблазнительное и сильное чувство, не может победить Страсти.