Только ей. И – навсегда.
Духи… прошла и села на трон подле отца… и ковер где-то близко перед склоненным лицом… он на коленях. Горячая кровь бушует, заливая краской и жаром лицо и руки. Нет, нет!
Турнир; лязг оружия; хохот. Смеются дамы, кидая к его ногам цветы; поклоны – никогда еще он не был так искусен и умел. Быстрый взгляд в королевскую ложу – её гордые глаза, горящие, снова обожгли его. Смотрит, она смотрит! Рука короля, дарующего диадему победителя (все… устал…больно, будет очень больно… Беги же! Беги!!!). Быстрое письмо, роза, завитая в свиток (задыхаюсь; душно. Уйти! Прочь! Вон! Ненавижу; стиснутые зубы; душные волосы, мокрая горячая подушка…)
Стража; лязг холодных кандалов на руках (страх; сердце замерло – вот оно. Вот он, конец; задыхаюсь. Умру.), решетка в подвале, ночь – быстрая и холодная, скрип двери, шаги на ступенях (ну же! Ну! Беги! Беги!!! Вопль, рев, визг; боль в сведенных судорогой от нечеловеческого усилия суставах!), Палач и собственные дрожащие вытянутые на плахе руки..!
- Нет! – крик вырвался из задыхающейся груди, и он подскочил, содрогаясь от ударов сердца, на смятой, растерзанной постели.
Он проснулся.
********************************************************
Н-да. Кошмарики человека давят.
Тут задавят. Ну что, дальше?
Ой, сейчас… Самому аж плохо…Фух! Задохнусь сейчас. Дай отойти.
Ну, отдохни. Я же не тороплю.
Сейчас…Ох, устал! Ну, что там дальше?
О Ней; мы договаривались – о Ней пишешь ты.
Сейчас, сейчас…А потом что?
Потом – отдохни. Я продолжу.
Нет, давай вместе отдохнем, Черный… Ты Железного Дровосека без сердца-то из себя не строй; я же вижу, как глаза-то бегают. Небось, тоже прихватило сердечко-то (я же знаю, как ты принимаешь все близко к сердцу)?
Да, паршиво…
Ну, вот …Ладно, о Ней...
**********************************************
В этот вечер город бурлил, потрясенный неслыханной новостью: приезжает Он, Странник! На улицах, по которым он обычно проезжал, горели зеленые огни, движение поперек них было перекрыто и сотни полицейских, милиционеров, комиссаров и карабинеров, собранных со всего Мира, сдерживали беснующуюся толпу визжащих девушек, бросающих под колеса его старинного мотоцикла, какие сохранились лишь в музеях, цветы, свои газовые шарфы, ленты, чулки, и торопливые дорожные уборщики, шныряя по белому тротуару, едва успевали собирать все это, чтобы колеса его «Ягуара» не наткнулись на какой- либо предмет. Но, конечно, они не поспевали, и иногда резиновые шины переезжали плоскую коробочку с шарфом, и тот выползал на миг – цветное облачко ароматического газа, застывающего на воздухе, – и хозяйка предмета визжала в восторге, рыдая и прижимая ладошки к пылающим щекам, а подруги целовали и обнимали редкую счастливицу в белом платьице, едва закрывающем загорелые коленки…
Её вещи коснулся Бог. Это все равно, как если бы он коснулся её самоё. Это было пределом мечтаний.
Певец. Золотой голос планеты. Самый любимый, странный человек. И, конечно же, самый добрый, самый лучший, самый чуткий, самый умный, проницательный! Последний трубадур. Странствующий поэт, принц из сказки в старинной красивой одежде.
На нем всегда были джинсы – старые, вытертые, пыльные джинсы Бог знает какой давности. О таких и не слышал никто давным-давно. Тонкую талию стягивал ремень – не электронный белый пояс с терморегулятором, сезонным проездным кодом, а простой кожаный ремень. Старый. Старинный.
На плечах – сильных, широких, самых надежных в мире! – белоснежная рубашка с расстегнутым воротом. Старинная. Таких давно никто не носит.
И куртка – кожаная куртка в металлических заклепках; этого металла давно не выпускают на фабриках…
Сегодня ей повезло – она пробилась в первые ряды и теперь в нетерпении и диком экстазе колотила кулачками по плечам рослых блюстителей порядка, поедая – нет, пожирая глазами приближающееся Божество. О, эти синие, бездонные глаза под длинными ресницами! Эти каштановые длинные волосы, разметавшиеся по ветру! Эта неземная улыбка! Как красив Бог! (Да простит мне Всевышний мое богохульство, типун мне на язык за такие слова, но… она так видела этого человека. И я ещё раз прошу прощения у Всевышнего – я слишком многим ему обязан, чтоб так охаять его имя и не поморщиться. Ой, ой, какие мы благочестивые. Ты еще псалом пропой.).
В самый последний момент она кинула под колеса «ягуара» свой бедненький флакончик с шарфом, и яркая голубая вспышка взметнулась над тротуаром… Невероятно!!! Подруги с визгом полезли к ней целоваться, а она, ошарашенная, растерянная…
Бог коснулся её!!!
Коснулся – и засмеялся; он увидел её счастье и был рад , что доставил его… Какой чудесный смех, какие добрые глаза!!! В этот момент она растворилась в своем благоговении и безграничной, преданной любви – о, как она любила! И исчезли из её сознания и работа, и любимица-катана, и даже псих, обещавший её убить, да что–то так и не собравшийся.
Она – неудачница! – была выбрана Богом!
Ей повезло. Впервые. Она любила.
**************************************
Н-да. Это, оказывается, еще хуже.
Хуже сна?
Во сто раз.
Ну, и что было потом?
Потом? Ну, все было нудно и скучно. Она попала на концерт (редкостное везение!), слушала любимый голос, видела любимое лицо – все, как положено. Потом ей удалось попасть за кулисы, к его гримерной – опять повезло…
И..?
Ну, и …
*************************************
Дверь открылась резко, и Бог буквально выскочил на неё, гневный и прекрасный.
- Подпишите, – она, растерянная, сияющая и немного испуганная, протянула ему карточку и авторучку, но сильный удар руки, от которого безвольно повисла кисть, выбил протянутую ему карточку.
– Как сюда попала эта девица?! – голос Странника был резкий, страшный, и она замерла от ужаса и … отвращения. Любимое лицо было искажено омерзением и было вовсе не добрым, а у глаз залегли издевательские морщины. – Уведите её сию секунду! – Но я всего лишь хотела… – дюжие охранники, примчавшиеся на его крик, схватили её под руки.
Он резко перебил её:
- Вы все чего-то хотите! Надоели! Никого не пускать – я же приказал!
И он со злостью растоптал карточку, валяющуюся на полу, и захлопнул дверь.
Её вытолкали на пустую улицу; двери снова зло хлопнули за её спиной, и она, едва не упав от толчка, осталась одна.
Слезы жгли ей лицо, и душа была растоптана, как карточка.
Вот и все.
Здесь ей тоже не повезло. Неудачница.
Влюбилась в яркую обертку, картинку, искусственную улыбку и искусный макияж; а потом узнала, что он – мерзость.
Может, он просто устал? Был обижен, раздражен? А не все ли равно? Он ведь оттолкнул, выгнал, выбросил… Но потому записывать любимого человека в мерзавцы? А он стоит того. Она ведь видела его лицо – лицо человека, который ел яблоко и вдруг увидел в нем, в его нежной мякоти, мерзкого слизняка. Увидел – и с наслаждением раздавил, порадовавшись предсмертной агонии. Таких лиц не бывает у людей, у добрых людей.
- Где, где этот идиот, что хотел убить меня, – всхлипывала она, размазывая слезы по горящему от стыда лицу. – Пусть убивает…скорее, скорее!
Действительно, пусть убьет. Скорее.
А иначе она умрет сама.
********************************************
Она хотела умереть?
Да; ну, знаешь, когда рушатся идеалы…
А у неё рушились?
Черный, ты идиот! Ты когда-нибудь влюблялся? Безответно?
Нет.
Ну, конечно. Это же ты!
Да ладно! Я же вру, сам знаешь. Не знаю, почему. Может, потому что прекрасно понял. Ну, будем дальше повествовать?
Замучил! Ладно…
********************************************
Она брела по улице. Было темно – фонари были погашены, деревья чуть волновались под ветром, свежим, холодным, принесенным с моря розовеющими рассветными облаками. Зажигались первые огоньки утренних ларьков, выскакивали из магазинов первые расторопные мороженщики…А она брела и брела, не думая ни о чем. Просто шла.