На миг демон спрятался, утих, ушел торопливо в темные уголки сознания, и глаза Кинф прояснились. В них мелькнула настороженность и нехорошее любопытство.
- После столь сытной еды? – спросила она с холодной улыбкой. – И такого хорошего вина?
Чет почувствовал, как рядом настороженно шевельнулся Шут. Слабое трение напрягшихся мышц об одежду показалось ему громовым, и ужас опахнул его.
«Шут был прав! Я принял в доме своем врага… женщину-кинф, как почетного гостя! О, боги, простите мне мой невольный грех, простите, не карайте верного слугу вашего!»
- Это всего лишь шутка, – собственный голос был чужд, но тверд. Краем глаза Чет увидел слабую полосу розовеющего неба за окном, вздрогнул всем телом, ощутив, как пот катится градом по спине. Рядом на троне напряглась Тийна, подалась вперед, словно собиралась прыгнуть вперед, на отца, и перегрызть ему горло. Губы её принужденно улыбались; глаза метались с одного лица на другое: отец – Кинф. Притихла пьянствующая знать; странно, но, кажется, она чутко реагировала на каждое недовольное движение одной только брови принцессы, и Чет с тоской подумал о том, что по единому её слову те люди, которых он – он! – возвеличил и поднял, обласкал и пригрел, кинутся на него…
«Скорее бы утро!» – подумал он. Внезапно его целью стало лишь одно желание – просто пережить эту душную, пугающую его ночь.
- Хорошо, – внезапно легко согласился принц Зар, разряжая обстановку. Его согласие, как глоток свежего воздуха, прокатилось по залу, и расслабились напряженные руки и спины, разгладились посуровевшие лица, появились несмелые улыбки. Зар легко подскочил и сбежал по трем ступеням в зал, в свободное пространство между пиршественных столов. С легкой усмешкой (вопреки всем прогнозам Шута) умело вынул меч и трижды взмахнул им, рассекая воздух, искусно работая кистью. Тийна сидела молча и так прямо, словно вместо позвоночника у неё был вставлен стальной наипрямейший прут; руки её накрепко вцепились в подлокотники трона, словно хотели раскрошить отполированный камень. Шут, снова шевельнувшись, оставался в страшном напряжении, и Чет невольно смахнул с лица горячие соленые капли, задыхаясь.
По залу прокатился смешок, как легкий всплеск, затем – хохот: маленький тощий приезжий выступал против Шута, мало того, что искуснейшего поединщика, но еще и выше и мощнее приезжего… Жаль мальчишку, калекой будет он на свадьбе, если не пожалеет его злой Шут.
- О-о, я удивлен вашей смелостью, – прошипел Шут, лицом к лицу оказавшись с приезжим. Его рука плавно поднялась вверх, направляя узкую холодную сталь прямо в сердце сопернику. Шут выстроился в изящную и красивую позу Выжидания (жаль, не было знатоков, которые могли бы по достоинству оценить её изысканность и сложность!), и приезжий ему на удивление так же умело и точно встал напротив в позе Танцовщика, сжав меч тонкими руками.
- Надеюсь удивить вас еще больше, – ответил он, и меч его слегка дрогнул – тонкий знак к началу боя, вежливое приглашение ударить первым. – Сойдет ли разрубленный воротник за знак победы?
- Несомненно, сойдет, – вежливо ответил Шут. – Но поединок все-таки шуточный, так что постарайтесь уж оставить мне на месте голову… – и он едва успел задержать сверкающую плоскость, опустившуюся так быстро, как это делают первые лучи рассвета. Дружный гогот по поводу последнего замечания Шута – ну как же, искусный воин просит у мальчишки сохранить ему жизнь, ну и насмешил, Шут! – перешел в такой же дружный «ах!», и Тийна, ликую, с воплем подскочила на ноги:
- Убей его!!!
Чету было все равно, кто выиграет, хотя какая-то часть его сознания все-таки подзуживала узнать, чего стоит его Шут. Он отвернулся от дерущихся, и даже лицо рукой прикрыл, чтобы никто не видел, как багровый румянец стыда разукрашивает его щеки. Но обидеть гостя..! Вытащить его из-за стола на поединок! Это было уж чересчур.
Теперь все обвинения Шута в адрес гостя казались ненормальным бредом, и Чет, расслабившись, почувствовал, как он измотан и обессилен. Даже сидеть трудно… Напряжение схлынуло, оставив только вялую слабость. Чего ради Шут оговорил мальчишку? Именно – мальчишку, приезжий юн, но точно не женщина. Может, из ревности к Тийне? Демон его разберет…
Ярость схватки все нарастала. Поединок походил на танец, на страстный танец танцовщика со свечами и неуклюже-грациозного журавля, и даже сонки, которые дрались исключительно насмерть и исключительно грубо и зло, залюбовавшись, лишь цокали языками да разражались криками (они разбились на два лагеря и болели каждый за своего избранника), когда схватка, казалось, подходила к концу, потому что казалось, что вот-вот еще немного, и победит один из поединщиков.
А двое воинов словно забыли об окружающих – они увлеклись настолько, что приезжий смеялся в голос, и его глаза горели азартом, словно мальчишка дорвался до чего-то запретного, до доспехов отца, и примерил их, и вообразил себя таким же великим воином.
Для Шута же все словно растворилось, исчезло. Снова была прежняя Мунивер, снова против него стоял двенадцатилетний мальчишка-Крифа (его руку и манеру рубиться Шут не спутал бы ни с какой другой!), озорной, горячий, подающий надежды наследник, не обиженный богами ни умом, ни храбростью, ни силой. Он часто просил научить его каким-нибудь особо причудливым выпадам, и, судя по тому, что теперь их в точности повторяла не его, но наученная им рука, он их освоил…
И Шут был не Шутом, но бароном долины Улен и Верхних Земель, владыкой Правого и левого берегов озера Куля с Серебром, Норторка и Эстиля, девятнадцатилетним высокородный придворным, рыцарем Ордена Непобедимого Солнца-Одина, и говорил он со своим другом языком тела и оружия…
«Ты силен,» – сказал Шут, и Айон Один, почти горизонтально к земле, полетел к голове соперника – это не простой выпад, не может быть простым, слишком очевиден и не прикрыт.
«Я умел», – ответил знакомый ему клинок, сделав едва заметное, почти неуловимое, но очень опасное движение – ага, вот он что задумал! Крифа тогда хохотал, громко, держась за живот, когда его клинок спустил штаны с Шута тем самым приемом, которому он сам же и научил принца… Сейчас, под громкий рев болельщиков, Шут успел остановить меч, целящийся в его живот.
«Ты достойный противник», – сказал меч Шута, встречая удар.
«Я много учился», – чуть скомкав фразу, немного неуклюже ответил меч противника, прочертив иероглиф «труд». От этого прием оказался злее и опаснее, хоть и потерял в красоте – ого, а этому Крифу никто не учил! Или это уже не Крифа..? Шуту понадобилось действительно много труда, чтобы уберечься от острой металлической буквы.
«Как тебя зовут?» – задал коварный вопрос Шут. Отвечая на него, говоря имя меча, Крифа всегда открывался, замедлялся, и Шут неизменно ловил его, называя имя своего меча – «Луч Света», и острие его меча застывало прямо у горла соперника. Мало кто успевал остановить его, это был его коронный выпад, по которому его узнавали в бою незнакомцы, но…
Приезжий ловко уклонился, и острие пролетело мимо вожделенной цели – его ворота буквально в каких-то ничтожных долях волоса; и собственные отсеченные волосы Шута светлой паутинкой ссыпались из-под блестящего отточенного лезвия на плечо. Приезжий, сделав короткий замах, встал в позу ответа – и рубанул:
«Инушар Один,» – очень, очень короткий замах, описывающий дугу и отталкивающий метящий в ямочку на шее Луч Света, и крестообразное рубящее движение – как горох, посыпались металлические заклепки с ворота Шута, и королевский меч, мигнув на прощание изумленному Шуту знакомым рубином на рукояти, с коротким лязгом, невежливо и презрительно, моментально вошел в ножны, даже не салютовав побежденному. Вот как.
Шут изумленно мигнул… и уселся на зад, опомнившись от наваждения, под громкий свист и улюлюканье сонков.