- Советник! – закричал Чет, и, скользкий как угорь, сонк вынырнул из толпы работающих и угодливо заегозил рядом. – Как думаешь, что нам сулит приезд принца? Не забудь, он – регеец, пакефидский принц!
Сонк – опрятный, необычно подтянутый для сонка, даже приятный на вид, – задумчиво пригладил волосы и поправил какую-то одному ему видимую складку на одежде.
- Пакефидский принц – это хорошо,- задумчиво произнес он, пытливо – настороженно вглядываясь в оживленное лицо царя. – Если он едет один, да еще и с такой маленькой свитой, то наверняка он едет с дипломатической миссией. А таковая миссия из Пакефиды – это вдвойне хорошо. Заключать какие-либо договоры с такими странами, как Мирные Королевства…
- Я знал, я знал, – Чет готов был плясать от радости, даже подпрыгивал, отчего его многочисленные побрякушки – подвески, цепочки, пряжки, – издавали звон. – О, я знал, что эта Эшебия приведет-таки меня к величию! Пусть теперь катятся к чертям эти упрямые эшебские мастера, пусть скрываются по подземным шахтам – сюда придут наемники, целые полчища работников из Пакефиды, и они будут для меня разрабатывать рудники, ведь Эшебия стоит на золоте, копни – и добудешь, – и строить замки, прославляющие меня в веках, и я буду богат, сказочно богат, и я вернусь, вернусь в Пакефиду, но не как жалкий царек засранной страны, а как равный им, как Чет Великий!!!
Дело в том, что начал свою карьеру Чет простым пакефидским угольщиком; отца-матери своих он не знал, добрые люди отдали его в подмастерья, чтоб его обучили, и чтобы ему было бы на что жить.
Многие лета его прошли серо и однообразно – крик сизого петуха на рассвете, клочья тумана в ложбинке над крышей ветхой, пахнущей плесенью и сыростью избушки, покосившейся от старости и насквозь проточенной червями, алая полоска рассвета над вершинами смолистых столетних сосен, блеклое серо-голубое небо, словно выцветший лоскут старого шелка, плошка дымящейся фасоли с морковью и пыльная дорога – дорога туда, в лес, где можно было бы раздобыть угля.
Незаметно, непамятно он женился – попросту украл первую попавшуюся женщину из близлежащего селения. Жена его отнеслась к тому спокойно и, нарожав ему пять штук детишек (из которых, впрочем, четверо померли во младенчестве), так же спокойно ушла в Последний Путь…
Кто знает – дочка ли, подросшая и поумневшая, подсказала, или сам он додумался, но вскоре после смерти жены зачем-то он вздумал разыскать гонимое всеми племя злобных воинственных сонков, и… ну, все мы помним, к чему привело их единение.
Зал был отмыт и отчищен, кости и мусор были выброшены. Сонки отмыли и отполировали даже Чиши, и он стал еще гаже. На столы поставили настоящие цветы в старых бронзовых вазах, приборы и посуду добыли в личной кладовой Чета, несказанно довольного, потирающего руки.
– Можно подумать, у нас праздник, – мрачно произнес кто-то, и Чет, мгновенно разозлившись, стремительно развернулся, занося руку для удара… но бить не стал: перед ним стояла его дочь, принцесса Тийна. Мрачно горели карие глаза её, темные брови сошлись на переносице, и пасмурно было лицо под синим, как ночное звездное небо, покрывалом, расшитым золотом и скрепленным в черных, смоляных волосах золотыми же застежками. ********************************************
- Ты уверен, что ждешь гостя, а не врага? – мрачно спросила Тийна, играя ниткой бус, спускающейся с её пояса. – Вспомни-ка, как любят Драконьи выкормыши простых людей. А эта птичка, которая летит к нам – драконий принц.
- Ой, вай, дочь моя! – отмахнулся Чет, нахмурившись. – Пора забыть. Мы сами были виноваты. И нынче мы правители Эшебии, а не кнента в Мирных Государствах. Зачем бы этому принцу нести нам войну? К чему Пакефидским государствам ссориться с Эшебией?
- Я смотрела на звезды, – ответила Тийна, опустив свободно руки. – Они пророчат мне гибель.
Широкие синие рукава скользнули по тонким запястьям и накрыли белые пальцы, унизанные серебром, и Чет, поморщившись, оторвал взгляд от драгоценных браслетов и колец на руках дочери.
- Тебе? – переспросил он. – А мне?
- Не знаю, – буркнула Тийна. – Но я…
- Ты – женщина, – перебил её царь. – А он – рыцарь. Еще бы тебе не погибнуть! – он отстранил её. – Иди-ка, переоденься! Надень что-нибудь повеселее, что ли.
- Отец! – она вспыхнула до корней волос. – Да что с тобой?! Или боги забрали твой разум?! Ты ведешь в дом врага, а мне приказываешь надеть праздничное платье?
- Иди! – прикрикнул на неё Чет, злясь. – Мне знать лучше. Если он действительно враг, то это послужит нам лишь защитой. Пусть думает, что ему тут действительно рады. А, может, он вообще засмотрится на тебя и забудет, зачем приехал?
Тийна покорно склонила голову, покрытую синим покрывалом, и неслышно вступила в тень тщательно отмытой статуи Чиши.
О, боги, за что караете?! Что за затмение нашло на Чета?! Разве хоть раз обманывала его Тийна, разве хоть раз лгали её пророчества? Горько сетовала принцесса, бредя в свою комнату; под дорогими сафьяновыми туфельками с подкованными каблучками звонко цокали ровные плиты винтовой лестнички, громилы-сонки расступались перед тонкой фигуркой в синем, а старый горбатый карлик-урод бережно поднимал с пола её шлейф и длинную фату, прикрепленную к покрывалу золотыми брошами-жуками с жемчужными глазками.
- Что случилось, принцесса? – гортанный приятный голос раздался у неё над ухом, коверкая и без того неуклюжий сонский язык. Он раздражал, и Тийна, не раздумывая, влепила пощечину прежде, чем как следует рассмотрела лицо говорившего, полускрытое тьмой. Шут, задумчиво потерев побитое место, залитое краской, пожал плечами.
- А много ли потеряет свет, если приезжий завтра вздернет тебя на башне?
Лицо Тийны под темной вуалью вспыхнуло багровым румянцем, она яростно сжала кулаки:
- Молчи, раб! В моей воле приказать отрубить тебе голову!
- Но не в твоей воле исполнить это, – лениво бросил он в злобные глаза. – Я хотел лишь узнать, не могу ли я чем помочь, но ты предпочитаешь пить яд обиды одна, как я вижу. Ну так пей, скорпион, пей до дна! Но, говорят, и эти твари издыхают, отравившись.
Он бесцеремонно оттолкнул её и сбежал вниз по лестнице. Тийна яростно вырвала шлейф из рук карлика и, ворвавшись в свою комнату, громко хлопнула дверью.
Верхом роскоши была комната принцессы, верхом роскоши и богатства; что стоили ковры по сравнению со стенами, на которых висели – на стенах с сохранившимися золотыми ликами богов с жемчужными глазами и губами; что стоили изысканные меха по сравнению с полом, на котором лежали – с полом, покрытом бронзовыми пластинами, украшенными диковинными узорами и старинными священными письменами? Что стоили жаровни из золота и курильницы, украшенные крупными рубинами, по сравнению с благовониями, что жглись в них? И что стоили все эти золотые и серебряные украшения, подмигивающие разноцветными глазками драгоценных каменьев из причудливо изогнутых завитушек – все эти тяжелые серьги в виде чешуйчатых ящериц с изумрудами вместо глаз и подвесками, свешивающимися из пасти на золотой цепочке, все диадемы и венцы, блистающие чистейшей воды бриллиантами, все вензеля, причудливо переплетенные, в которые вкраплены были янтарь и прозрачные изумруды, эти бесценные коралловые, рубиновые, жемчужные и янтарные бусы, грудами лежащие на дорогих подносах, браслеты – широкие, массивные обручи и тонкие, легкие стопки звенящих колец, скрепленные легкой цепочкой, – что стоили они в сравнении с ларцами, в которых лежали, с ларцами, выточенными из цельных кусков чистейшего горного хрусталя, с прожилками золота?