Женщина задумалась, посасывая свою трубку.
- М-м, – протянула она. – Странно все это! Вдруг случаются такие дела, которых не случалось многие и многие века! Что это значит? И многие из тех, чьи имена давно были позабыты и никому не нужны, вдруг появляются из темного небытия и забвения! Их вспоминают и зовут. Да еще и в Паондлогах… Там, где не раз сходились дороги великих и ничтожных, чьи судьбы определяли судьбу целых народов. Странно все это! Кажется мне, что наступают темные времена. Бойся их, юноша! Скоро будет темно, так темно, что даже днем огонь не сможет прогнать мрак! Неужели все оттого, что я вынула три каких-то камешка и нарушила никому не нужное Равновесие? Дай мне подумать, юный Сильф. Не может быть, не бывает таких случайностей. Думаю, все дело во времени. Пришло время для темноты…
Тиерн потер усталые глаза; наверное, он все-таки спал! Но казалось ему, что с каждым мигом женщина становится все моложе, разглаживаются её морщины и светлеет кожа на её лице, а глаза становятся все больше, все ярче, и с каждой минутой его желание выйти к ней и припасть к её ногам становится все невыносимее.
«Все, – решил он, отступая в тень как можно осторожнее, – больше оставаться здесь невозможно. Старуха околдовывает меня все больше, и уже скоро я сам выдам себя. Пора уходить».
Он ступил в тень, все дальше и дальше уходя от костра, и очарование спадало, уходило, и образ таинственной женщины, склонившейся над кружкой дымящегося чая у костра, становился серым, обычным, терял свою яркость и привлекательность…
Женщина накинула на голову капюшон, словно ей стало вдруг холодно.
- Юный Сильф, – сказала она, наконец. – Думаю, нам обоим нужно пойти в долину Великой Жабы. Там, в землях сцеллов, на берегу острова посередине озера Итлоптаор, находится гробница того, чью трубку я держу в руках. Потребуем объяснений у него. Возможно, он действительно как-то причастен к тому, что происходит.
Сильф посмотрел на неё в недоумении:
- Но ты сказала, что он мертв?! Ты умеешь разговаривать с духами?
Старуха пожала плечами:
- Если очень нужно, я смогла бы договориться и с духом. Но тот, о ком я говорю, скоро восстанет из своей могилы. Он настолько хитер, что ему удается убегать из владений Тавинаты, стоит тому лишь на миг отвести от него свой взгляд. И это происходило не раз и не два. Так ты идешь со мной?
Орлист насторожился:
- Отчего я должен доверять тебе?
- А как ты сможешь не довериться мне? У тебя хватит сил? Думаю, нет. Я чувствую, как моя сила возвращается ко мне, все быстрее и быстрее. Когда я буду полна ею, никто не сможет отказать мне, и даже ты, чистый юный Сильф. И на этой земле настанет моя власть – многие из тех желаний, что рождает любовь или страсть, будут воскрешены и удовлетворены, и я буду названа королевой над миром. Идем со мною! Я не причиню тебе вреда. А те перемены, что грядут, вряд ли будут такими же милосердными, как я. Разве ты не слышишь сам? Поднимается ветер; он несет снеговые тучи, и скоро весь лес будет засыпан им, и твою дорогу занесет. Решайся скорее! То необычный снег; то возвращается моя сила. И она так ужасна, что мне остается только гадать, что за поступок дал ей такую мощь. То поступок человека либо великого, либо безумного.
Буря приближалась; сквозь раскачивающиеся вершины деревьев были видны рваные светлые облака на черном как уголь небе – то ветер притащил непогоду. Женщина поплотнее закуталась в свой плащ, и её трубка в сгущающейся темноте вспыхивала маленьким красным огоньком.
- Пусть идет снег, – бормотала она, чуть покачиваясь, словно была в трансе. – Пусть! Он прикроет всю скверну, он обелит и очистит людскую грязь… и те, кто еще вчера торжествовал, уже сегодня будут раскаиваться, и горько раскаиваться!
- О чем ты говоришь? – в голосе Орлиста послышались нотки страха.
- Я говорю, юный Сильф, о тех, кто хитер. О тех, кто причиняет боль.
- Не понимаю.
- Не торопись все понять, – буря проносилась мимо, терзая деревья где-то в вышине. Снег из облака, прорвавшегося над сплетенными кронами, тихо падал, подобный искристой чудесной волшебной пыли, и в нем было столько покоя и умиротворения, словно это не бешеный ураган принес его, а крылья нежной феи. Мир раскололся на две части, и в одной из них был мрак и ужас, а в другой, та, что оставалась не тронутой вокруг ночного костра под пологом леса, был покой и счастье.
- Я все еще бессильна, но уже не так, как всего час тому назад. Я вижу плохо, но все же осколки будущего уже доступны мне и мелькают перед моим внутренним взором. Вижу человека… не знаю, кто он, но он очень важен в этой истории… он совершил какую-то гадость… низкую гадость. Рядом с ним женщина. Это он раскается, но его раскаяние не будет стоить и ломаного гроша… м-м, сплошные загадки, и ничего ясного!
- Зачем ты все это говоришь мне?!
- Видения терзают меня. Я чувствую перемены, много перемен, но не вижу, когда и где… о, мука!
Ветер рвал лес; где-то послышался страшный треск, и вековое дерево рухнуло, увлекая за собой целые сугробы снега, под которым запросто можно было бы похоронить всю небольшую армию Сильфов, а женщина все так же сидела и бормотала себе под нос вещи пугающие и странные.
Ветер вдруг переменился; он перестал летать над лесом, раскидывая облака, и снизился на землю. Он словно нарочно уронил это дерево, сделав себе лазейку в непроходимой чаще. По ногам Орлиста побежала поземка, тонкая и холодная, как тело змеи. Ветер искал её; найдя, он закрутился вокруг, терзая и нетерпеливо трепля её плащ, словно понуждая избавиться от ненужной тряпки, приподнимал капюшон любопытно, тянул за полы. Женщина оставалась равнодушна к его нетерпеливым уговорам и лишь плотнее натягивала ткань на плечи, все так же пряча лицо в тени.
- Ну, Сильф? – голос её окреп и изменился. – Что ты решил? Идешь ли ты со мной?
Она поднялась на ноги; ветер словно этого и ждал. Налетев в один миг, он содрал ненавистный капюшон, развеял плащ, который забился подобно крыльям, словно одним рывком содрал паутину и темный облик с женщины, в котором она пряталась как в коконе, разгладил сильно и тщательно лицо одним мазком, бросив в него снегом, и юный Сильф рухнул в снег, потрясенный.
Перед ним стояла не странная старуха с морщинистым темным лицом, а молодая женщина с кожей белой, как снег. Черты её были столь чисты и нежны, что увидь её Рафаэль, он непременно нарисовал бы свою лучшую мадонну, одетую в раззолоченный алый бархат и шелка с жемчугами. Над тонкими веками чернели ровные ниточки бровей, а щеки, посыпанные тонкой жемчужной пудрой, были нежны и чуть розовы, словно самый прекрасный закат подарил свой свет этому лицу и выкрасил губы в небывалый искрящийся оттенок. Волшебный снег запутался в угольно-черной косе, растрепавшейся от ветра, и умиротворение, что лежало на этом безмятежном лице, в миг укротили неистовый ветер. Он словно послушный пес улегся у ног своей госпожи, и все стихло. Даже снег не смел больше падать, и полянка, выбеленная им, была тиха и торжественна.
- Так ты идешь со мной? – повторила женщина, улыбаясь одним лишь уголком румяных губ. Ресницы её дрогнули, поднялись, и на Орлиста глянули синие глаза. И лицо её тотчас утратило невинность и безмятежность мадонны, словно вдруг перед Сильфом разверзся ад, полный соблазнов и искушений. Глаза её горели страстью и неистовством, и им невозможно было отказать!
- Госпожа! – Орлист не помнил как оказался на коленях, целуя край её одежд. – Кто ты, госпожа? Я вижу, что мы ошиблись, приняв тебя за другого человека, но мне теперь нужно знать, как тебя называть, потому что я отныне твой раб!
- Раньше меня звали Эльвира Великая, – ответила женщина. – Потом – госпожа Суккуб. Какое из имен нравится тебе более?
- Госпожа Суккуб! Я думал, что это лишь легенды, придуманные нашими отцами в поисках недосягаемой мечты… Отчего же ты молчала раньше?!
- А ты бы поверил мне, глядя на нелепую старость? Поверил бы, глядя на ужимки старухи? Сложно очаровывать, когда рот твой беззуб и тело источено болезнями… Однако, мне пора. Идешь ли ты?
- Иду, моя госпожа! Я иду с тобой! Я вверяю тебе мою жизнь и всего себя!
- Это роскошный подарок, мой мальчик, – она улыбнулась, вытаскивая откуда-то из складок своей одежды тонкий кинжал. – Я не могу не отдариться, – ухватив свою косу, она одним взмахом отсекла её, и ветер тут же взлохматил коротко, до плеч, остриженные волосы. – Держи. Я обещаю тебе, что подарю тебе себя… хотя бы один раз. Ты нравишься мне, юный Сильф, и мне недостает немного твоей чистоты. А теперь вели своим людям собираться в дорогу.