Советник подскочил как ужаленный и выхватил Венец из рук служанки. У него удачнее получилось водрузить его на голову госпоже, и Тийна увидела в зеркале отражение величавой и высокородной женщины.
- Кто будет на Совете? – спросила она тоном, словно ничего не происходило, словно в её жизни такие советы были постоянны. Это приободрило советника; тем более, помогая ей одеваться, он словно позабыл о своих страхах и сомненьях – возможно, недобро подумала Тийна, его жадность пересилила его робость.
- Прежде всего, – произнес он, натуго перевязывая её талию широким поясом из чистого шелка, – там будет барон Рваола и барон Длодик. Сегодня за ними посланы гонцы, но, думаю, далеко им ехать не придется, потому что эти два волка давно ожидали чего-то подобного и крутились неподалеку от столицы. Они будут претендовать на трон обязательно. Их будет сложно убедить отдать его тебе, и уж тем более – приезжему.
- Ясно, – кивнула Тийна.
- Но это не самые яростные твои противники, – продолжал советник, безжалостно стягивая шнуровку накидки на её спине. От его действий тело её стало похоже на прямую палку, и лишь руки оставались свободны от жестких оков одежды. – Тебе следует бояться тех, кто претендует на сан Первосвященника. Раньше его место продал бы царь, но теперь платить некому, и они постараются занять его место бесплатно…
- Да кто – они? – Тийна поморщилась от боли, когда советник затянул последний узел, но не стала выражать своего неудовольствия.
- Предсвященник Рбон и Предсвященник Чавы. Они давно крутились вокруг Чета, еще когда Тиерн был… Первосвященником. И если бароны могут тебе уступить – в конце концов, можно будет пообещать им, каждому в тайне, что именно он станет Наместником, – то Предсвященники не станут тебя слушать.
- Кто будет еще?
- Так, ничего не значащие люди. Их не стоит брать в расчет, в них нет никакой силы. Их позвали лишь для того, чтобы никто более не догадался, что эти четверо делят власть меж собой.
====== 2.КОРОЛЕВА ЭШЕБИИ. ======
- И ты говоришь – они ничего не значат?! Они уже что-то значат, раз скрывают от прочих такое важное дело… не бывает ничего не значащих людей! Мой отец так думал; и где он теперь? Он воевал вместе с сонками, но он пренебрегал ими, всегда думал, что они – всего лишь сонки, а он – регеец, пусть самый ничтожный из них и обедневший, но регеец! Они не простили ему такого унижения. Где он теперь, я тебя спрашиваю?
- Ты приказала его убить, – произнес советник. Впервые он смотрел ей в глаза прямо, не избегая её взгляда, и она поняла, что он догадался, кто разбил статую. А это плохо, ой, как плохо, пронеслось в её голове тревожной ноткой. И почему-то вспомнился прощальный взгляд Чиши, не предвещающий ничего доброго. И вспомнилось, что когда-то давно, в детстве, она слышала от сонских старух, нянчивших её, что Чиши умеет так проклинать, что ни одному другому божку и не снилось.
«Нет! Нет! Ничего этого не будет… Что он может, этот козлоногий урод?!»
- Идем, – сухо произнесла она, отворачиваясь. – Нам нужно приготовиться. И не забудь – если ты очень постараешься, то уже сегодня наденешь шапку Первосвященника.
…В зале, наскоро приспособленном для совета, было сумрачно и тихо. Внизу, под ним, располагался подвал с кухней или прачечной, и горячий влажный воздух нагревал его, и капли воды осаждались на каменные серые стены и стекали вниз.
Посередине зала стоял круглый стол, огромный, как озеро. И посередине его на блестящем блюде, как издевательство, была выставлена голова Чета. Одного взгляда на неё Тийне хватило, чтобы стало жутко, и за спиной послышались смешки и издевки. А что, если через миг её голова украсит этот стол так же, как и голова её глупого отца? Такая мысль пришла к ней только что, но она упрямо сцепила зубы и отвернулась, стараясь не глядеть на посеревшую кожу и жемчужный свет, льющийся из-под полуприкрытых век. Ирония судьбы, этот чудовищный стол! Тийна узнала его – обычно он служил её отцу в тех случаях, когда он хотел показать своим верным сонским слугам, как он любит их. Тогда он собирал их всех вместе, и они пьянствовали всю ночь. Иногда он дарил им какие-нибудь ничего не значащие подарки, преподнося их как высокие награды. Сонки радовались и хвастались потом друг перед другом, а Чет смеялся и называл их тупоголовыми ослами. Сонки не умели читать; а на тех медалях, что обычно им жаловались, были написаны какие-нибудь красивые карянские слова. Чет утверждал, что эти ордена он добыл в бою, и раньше они принадлежали карянской знати, но это была неправда. Тийна не раз еле сдерживала смех, читая на груди важного барона что-нибудь типа «первый стремянной» или «младший помощник садовника». И вот этот стол, видевший столько унижений сонков, даровал такое жуткое унижение ему самому, и его голова смотрит мертвыми глазами на тех, кто его окружал, и губы мочат, не смеются, а они, те, кого еще вчера он называл дураками, сегодня уже отнюдь не дураки, и говорят в его присутствии, не стесняясь его и не спрашивая его мнения.
Сегодня они пришли без этих смешных медалей. Может, Шут над ними сжалился и прочел, что написано? Или награды почившего царя перестали быть для них ценны? Наверное, так. Ощущая на себе тяжелые взгляды, Тийна поняла, что эта нарочитая скромность предназначена специально для неё. Для того, чтобы она поняла, что она так же обесценилась в их глазах, как и эти металлические украшения…
Тийна, не в состоянии пошевелиться от тяжести надетой на неё одежды, сидела на кресле, которое специально для неё принес советник, и эти четверо, те, кого назвал советник, сверлили теперь её взглядами, не зная, чего им ожидать от неё. На совет она явилась, как и было ею задумано, похожая на сонскую принцессу-девственницу, и её скромно потупленный взор, лицо, повязанное под подбородком тонким прозрачным платком, благопристойная вуаль, скрывающая её лоб , никак не вязались с тем, что она предложила, и уж тем более с тем, что она осмелилась влезть в те дела которые испокон веков считались мужскими.
Рядом с ней за столом по обе стороны сидели некие люди, которых советник не потрудился ей представить. Так, мелочь; мелкие падальщики те, кто довольствуется крошками, падающими с хозяйского стола. Они не претендовали ни на что; они пришли сюда просто для того, чтобы успеть урвать кусочек, когда сильные мира сего начнут рвать на части большой пирог.
Советник примостился позади её сидения. Предстоящий совет словно вдохнул в него свежие силы, и Тийна его не узнавала. Теперь это был сильный и ценный союзник.
- Вон тот барон Рваола, – шептал он на ухо Тийне, указывая тайком на статного старика, крепкого и дюжего. Старый воин, закаленный в боях, он не побоится оспорить трон у кого бы то ни было. – Я слышал, что уже есть люди, верные ему. Если он выйдет отсюда с решением, которое его не устроит, они нападут на того, кто расстроил их барона. А этот – барон Длодик. Это его собирается убить Рваола. Тебя они в расчет не берут. У дверей дежурит его человек… и если ему не понравится то, что произойдет здесь, то человек этот быстренько взбежит на северную башню – оттуда хорошо все видно на многие мили вокруг! – и зажжет хворост, перемешанный с гамбовой золой. Пойдет дым, зеленый и густой. Его не перепутаешь ни с каким другим. И потом люди, что теперь ходят по дворцовой площади, просто перережут всех, кто выйдет отсюда, кроме своего господина. Так что если ты хочешь остаться жива сегодня, тебе нужно быть очень убедительной – или отказаться от своей затеи… Впрочем, говорить буду я.
- Мы собрались сегодня, – тяжким густым басом произнес один из баронов, тот, кого советник не представил Тийне, – чтобы решить, – он кинул взгляд в центр стола, и тут же отвел глаза словно ожегшись, – что делать…
Оратор запнулся, словно не знал, как благозвучнее произнести свою речь, но тут же нашелся и продолжил, но уже не так торжественно и напыщенно, как до того, зато прямо и понятно, как того хотелось всем окружающим.
- Мы пришли сюда выбрать нового царя, – выпалил оратор. – Того, кто устроил бы всех. Того, кто прекратил бы распри и пресек беспорядки. Того, за кем пошла бы армия. Он должен быть достоин во всех отношениях. Вместе с царем мы должны подумать и о том, кто станет Первосвященником – не зря, не зря Чиши разбился! Это знак того, что он против того, что никто большее не слушает его!