В гонг ударил государь, своим решением остановив бой.
- Мне кажется, – тяжко произнес государь, – я вижу первую кровь.
Судьи, до тех пор сидевшие, как окаменевшие, зашевелились, и главный судья, поплотнее натянув шапку на голову, словно стараясь скрыться за ней, спрятаться, выкинул синий флаг – знак того, что победил Зед. Гигант закинул голову и зарычал – то был кровожадный рык зверя, растерзавшего добычу и справляющего теперь победу. Затем он кинул победный взгляд на государя – да, Дракон должен был это признать, Зед был сильнее всех, его боялся целый стадион, все молчали, когда он говорил! И ничего с этим Дракон поделать не мог.
С этим поединком я многое понял о Зеде, о тех мыслях и чувствах, что им движут. Первое – но вообще, на первом месте стояло сразу двое претендентов, – это честолюбие. Второй претендент – это глупость. Потом шли гордыня и самоуверенность. Зед был силен; он веровал только в свою силу и не видел никого сильнее себя, а потому считал, что все можно решить только ею. Он хотел убить своего соперника, чтобы его боялись еще больше, чтобы никто даже не осмеливался выйти с ним на поединок, и злился на Дракона за то, что тот остановил бой. Ему было плевать, что это убийство осложнило бы отношения меж кнентами – что за беда?! Он первый встал бы под знамена войны, когда б сосед объявил месть за убитого принца! Он, Зед, снова пошел бы в бой, он снова бы сражался и был бы первым, и тогда-то государь убедился, что он куда полезнее, чем эти фанфароны, разряженные Драконами в золото! Что они умеют? Только болтать! А Зед на все плевал, на все дипломатические ухищрения и договоренности. Он был жаден и жесток, он хотел подавить всех и вся, чтобы главенствовать надо всеми, и стань он Императором, Мирные Королевства в угоду ему перестали бы быть мирными.
Да, таков был Зед – безжалостный и гордый. И он не понимал, почему Дракон не считал его лучше прочих просто потому, что сам таковым себя считал. Он старался таким образом доказать Дракону о своем превосходстве, хотел заставить его..! Он не хотел понимать, что мир лучше войны и не хотел меняться, чтобы угодить своему повелителю. Он хотел изменить повелителя или убить его.
Но ничего из того, о чем я подумал, не было сказано, и Зед с точки зрения закона не совершил ничего предосудительного, хотя и испортил всем праздник. Он стоял, распаленный схваткой, страшный и улыбающийся, а тишине суетливые слуги помогали подняться побежденному. Государь поклонился ему, и побитый юноша столь же уважительно поклонился в ответ государю. Все-таки, какой молодец!
И тут раздались аплодисменты.
Надо ли говорить, кто был зачинщиком?
Черный торчал на притихшей трибуне, как тополь среди травы, стоя во весь свой рост, и хлопал, не жалея ладоней.
- Да здравствует смелый принц Равен! – крикнул он и оглушительно свистнул, сунув пальцы в рот. Физиономия его была вызывающе дерзкой.
Арена ахнула тысячью глоток; а Черный, самозабвенно аплодируя, свистя и улюлюкая, так и стоял, и эхо многократно размножало его голос на тысячи голосов. Я, немного смущаясь, поддержал его, привстав. Император с удивлением посмотрел на нас – я думал, умру от его внимательного взгляда, – и принц Зед, уже ушедший с арены отдыхать, выскочил обратно, как ошпаренный.
По-моему, он даже зарычал от ярости, губы его сложились в неслышимое мне, но понятное «Тристан!».
Мало того, что идиоты чествовали побежденного – много ли чести в том, что щенок наполучал оплеух?! – так еще и кто его чествовал?! Этот ублюдок, Тристан, со своим дружком! И не таился; Черный, казалось, нарочно разорался громче, размахивая над головой плащом, и Зед чуть не лопнул от ярости, черная кровь прилила к его лицу, на шее, висках, лбу вздулись жилы, гнилые зубы скрежетали, чуть ли не крошась.
- Равен!
Далее произошла еще одна вещь, более небывалая.
Черного поддержал Дракон. Он изволил дважды хлопнуть в ладоши, и у Зеда дрогнули колени.
Арена ахнула в великом изумлении еще раз; летописцы заскрипели перьями, увековечивая эту немыслимую сцену. А затем арена словно взорвалась – все повскакивали, и нас уже не было видно в беснующейся толпе. Все орали и свистели, и уже даже не Равена славили – все орали против Зеда. Только потому, что ему это было как кость поперек глотки.
Зед отпрянул. Миг он смотрел ненавидящими глазами на трибуны, стараясь выцепить, запомнить лицо кого-то одного, чтобы потом отомстить, но не мог. Они все сливались в одну скалящуюся рожу, издевающуюся над ним, и он отступил. Он уходил все дальше в тень, и его глаза горели как угли из темноты.
- Он пришибет тебя теперь, – сказал я Черному, когда мы сели. Черный, возбужденный, сверкая глазами, протирал ручки.
- Меня?! Ха! – усмехнулся он. – Кишка тонка!
- Ты уверен? – я с сомнением покачал головой. Черный, все такой же возбужденный, закачал головой, наблюдая, как на арене все приводят в порядок:
- Конечно. Он же устал, видел? Короткий бой с не самым сильным противником вымотал его; если бы он не сломал мальчишке руку, он бы проиграл. Через пять минут он бы выдохся, и все.
- Ха! Как у тебя все складно! А если он тебе руку сломает?
- А кто ж ему даст-то?! Я очень быстро бегаю!
Я лишь пожал плечами; пока что перспектива боя меж Черным и Зедом была далека и туманна, и я не верил в неё, а потому особо не беспокоился.
Меж тем праздник продолжился; подпитанный этим небывалым происшествием, он стал как-то по-другому выглядеть; казалось, даже небо стало ярче и трубы громче, а принцы, что выходили драться, от упоения визжали, и вертелись, как цветные волчки. Словно новая жизнь влилась в тела, свежая и одуряющая, как вино, и трибуны орали уже и по поводу, и без повода, одинаково славя и проигравших, и победителей. Это действительно стало походить на праздник! Похоже, даже Черный забыл о своих завоевательских планах. Я был рад; тем более что выигрывал принц Лар – вот кто достоин награды! Я в нем не ошибся, он действительно был самым сильным и искусным среди всех претендентов. Наадир, конечно, нравился мне больше, но…
Лар выступал блестяще. Он отделал Адиса, который и ему спел песенку, но не смутил Лара, и вместо конца своего анекдота громко и смешно взвизгнул, когда Лар оцарапал острием своего оружия ему щеку. Публика хохотала, и Адис, не отошедший после испуга, тоже, вытирая блестящим рукавом нарядного костюма кровь с лица.
С Изольдом Лар возился дольше, они составили примерно равную пару (Черный болел за Изольда, и то, наверное, лишь потому, что предвидел его поражение), и это было очень красиво, в мелькании красных платков и блеске гибких клинков – это было какое-то экзотическое оружие, и я, профан, даже названия его не знал. Кроме того, Изольд очень искусно владел весьма своеобразным приемом – он бил своей длинной косой, угольно-черной, с наконечником стрелы, прикрепленным к концу, и Лару приходилось беречься сразу от двух опасностей. Я смотрел во все глаза, и если бы дерущиеся на миг не оказались возле Императорской ложи, я бы и не заметил движения в ней.
Дракон поднимал голову, которая до того была низко опущена, почти к самой земле, а от ложи торопливо катился, похожий на синий колобок, низенький приземистый судья в смешной айковской шляпе, под огромными полями которой болтались бубенцы. Человек шмыгнул на трибуну и потерялся в толпе болельщиков, которая поглотила его, как океан проглотил бы маленькую капельку, проглотил и не заметил. Но от того места, куда он нырнул, пошло какое-то волнение, какое-то движение. В массе это особенно хорошо было видно – толпа жила своей жизнью, колыхалась и двигалась в одном направлении и ритме, а какая-то крохотная капелька двигалась против всеобщего движения, нарушая гармонию и ритм.
Дело было яснее ясного – Император изволил заинтересоваться человеком, которому пришло на ум прославить побежденного. Я даже ожидал увидеть этого толстенького посыльного в синем около наших мест, наблюдая, как кто-то пробирается к нам поближе, расталкивая толпу, но появился совсем другой человек.